Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Мерус пах веута йе гхасам! – закричал старый кавалерист.

– Капитан! – крикнул Сорвил на шейском языке и взмахнул рукой, направляя его внимание к горизонту.

А затем он как можно выразительнее произнес единственное слово, которое было понятно на всех человеческих языках:

– Шранки.

Он выдержал жесткий взгляд офицера, не в первый раз заметив шрам на его левой щеке, сморщенный от ожога, как будто он когда-то пролил огненную слезу. А вот чего Сорвил раньше не замечал, так это маленьких фигурок из мыльного камня, висевших у него на шее и поцарапавших его кирасу: трое детей, соединенных руками и ногами.

Странное чувство узнавания нахлынуло на молодого короля, осознание того, что Харнилас, несмотря на свой экзотический цвет лица и яростные карие глаза, не так уж сильно отличался от отцовских придворных, что он, как и многие воинственные люди, сдерживал свое сердце, чтобы не поддаться состраданию.

Харнилас любил, как любят все люди, в каждой трещине и щели воюющего мира.

Эскелес, наконец, рысью вбежал в зону слышимости, задыхаясь, как будто это его пони оседлал его, а не наоборот. Сорвил повернулся к магу.

– Скажите ему, пусть внимательно изучит этих птиц. Скажите, что это аисты – самые священные птицы. Что только аисты следуют за шранками по равнине.

Эскелес задумчиво нахмурился, а затем передал информацию капитану Харниласу. Бросив быстрый взгляд на мага, он продолжил пристально наблюдать за Сорвилом.

– Шранки, – повторил он. Кожистое лицо повернулось и, прищурившись, уставилось на пятнышки, плывущие в далеком небе.

Сорвил поджал губы и кивнул.

– Это священная птица.

– Твой наставник утверждает, что шранков надо оставить ему, – объяснил старый Оботегва, – так что не нужно терять ни одной жизни. Харнилас не согласен. Он думает, что Наследникам нужно… тренироваться, даже ценой жизни. Лучше начать с легкой крови, говорит он, чем с тяжелой.

В течение дня они постепенно сближались с высоко кружащими аистами, стараясь держаться с подветренной стороны и используя складки изрезанной равнины, чтобы скрыть свое приближение. Если Сорвил и питал какие-то опасения насчет Харниласа, то они были смягчены терпеливой чувствительностью его тактики и легкомыслием, с которыми он осуществлял контроль над своим отрядом. Выяснив направление их движения, он повернул их погоню, чтобы лучше перехватить их след: теперь они знали, что следуют за боевым отрядом численностью около трехсот человек – слишком малое число, чтобы предположить, что это мигрирующий клан. Их уже почти дважды видели пересекающими гребень какого-то холма одновременно со своей нечеловеческой добычей, но им удалось приблизиться к отряду на расстояние мили. Солнце уже клонилось к закату, опаляя западный горизонт золотом и багрянцем, так что отряд Наследников укрылся в прохладной тени, наблюдая, как Эскелес спорит с капитаном.

День, конечно, выдался напряженным, но гораздо более волнующим, чем все остальное. За исключением, возможно, скюльвенда Тинурита, Наследники ехали с улыбками на лицах. Ими овладело некое подобие ликования, которое вызывало тихие фыркающие смешки всякий раз, когда они обменивались взглядами, по-детски вкрадчивыми, но имеющими убийственную конечную цель. Со своей стороны, Сорвил не испытывал ни малейшего страха, ни малейшего намека на трусость, которая, как он думал, лишит его мужества. Вместо этого его наполняло рвение, от которого чесались руки, – желание скакать, мчаться вперед и убивать. Даже его Упрямец, казалось, почувствовал надвигающееся сражение – и приветствовал его.

Но конечно, Эскелес намеревался все испортить. Богохульник, пришла Сорвилу в голову мысль о нем.

Король Сакарпа не имел ни малейшего представления о том, какое влияние имеет его наставник. Ходили слухи, что адепты школы Завета более могущественны, чем судьи, но распространялось ли это на поле боя или, особенно, на кидрухильские отряды, он не знал. Он мог только надеяться, что их угрюмый старый капитан одержит верх. Харнилас не производил на него впечатления особо политического человека – возможно, именно поэтому ему и дали в подопечные Наследников. Отец Сорвила несколько раз говорил ему, что интрига убила гораздо больше людей на поле боя, чем все остальное.

Мужчины замахали руками и еще несколько мгновений кричали, а потом Эскелес, по-видимому, сказал что-то слишком умное или слишком дерзкое. Харнилас привстал в стременах и начал громко кричать на мага, который буквально поник перед этим диким зрелищем. Сорвил обнаружил, что смеется вместе с Цоронгой и Оботегвой.

– Дурак! – воскликнул Эскелес в полном раздражении, присоединившись к ним. – Этот человек – дурак!

– Практика-практика, – пропел Сорвил, подражая тону, который его учитель принимал всякий раз, когда он жаловался на языковые упражнения. – Это вы всегда говорите, что легкий путь никогда не бывает правильным.

Цоронга фыркнул, услышав перевод Оботегвы. Маг сердито посмотрел на Сорвила, но затем взял себя в руки и раздраженно улыбнулся. Он взглянул на аистов, круживших высоко над гребнем, за которым начиналась похожая на огромную чашу впадина. Их белые распахнутые крылья несли золото заката.

– Прошу вас, докажите, что я прав, мой король. Я действительно прошу.

Холод, казалось, прокрался в тень.

Как только они приняли решение, их погоня стала непреклонной. Повинуясь жесту Харниласа, они выстроились клином, рассекая вздымающиеся и опадающие холмы, как плот на океанских волнах. Они мчались рысью, чтобы не сбить лошадей с ног, и этот шаг позволял им не только возбужденно болтать, но и тревожиться из-за того, что каждый подъем им приходилось преодолевать в молчании.

– Они не двигаются, – сказал Цоронга Сорвилу через Оботегву. – Но почему? Они нас видели?

– Может быть, – ответил Сорвил, борясь с одышкой, из-за которой его голос звучал сдавленно. – А может, они просто отдыхают… Шранки предпочитает ночь. Солнце изнуряет их.

– Тогда почему бы не использовать возвышенность, где они могут наблюдать?

– Солнце, – повторил Сорвил, ощутив внезапный приступ дурного предчувствия. – Они ненавидят солнце.

– А мы ненавидим ночь… вот почему мы удваиваем наши вахты.

Король Сакарпа кивнул.

– Но помни, что ни один человек не ходил по этой земле тысячи лет. Зачем им следить за мифами и легендами?

Его прежнее рвение, казалось, ускользнуло от него, провалившись сквозь подошвы его сапог. Наследники поднялись по склону, держась в тени и под углом к ветру, несшему пыль, которая разлеталась от них. Всюду, куда бы Сорвил ни посмотрел, он видел землю, и все же ему казалось, что он едет по краю опасной пропасти. Головокружение охватывало его, угрожая стащить с седла. Он понял, что никакой уверенности нет. На поле боя может случиться все, что угодно.