Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Поздняя весна,

20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),

где-то на юге от Гьельгата

То, что приходит после, определяется тем, что приходит раньше – в этом мире.

Дар Ятвер прошелся по освященной земле. Его кожа не сгорала на солнце благодаря смуглости, которую он приобрел своим семенем. Его ноги не покрылись волдырями благодаря мозолям, которые он приобрел в юности. Но он устал так же, как и другие люди, ибо, подобно им, был существом из плоти и крови. Он всегда уставал, когда должен был устать. И каждый его сон приводил его к совершенному мгновению пробуждения. Один раз он проснулся под звуки лютни и щедрость бродячих ряженых. В другой раз – около лисы, которая убежала, оставив гуся, которого она с трудом тащила.

Поистине каждый его вздох был подарком.

Он пересек истощенные плантации Ансерки, привлекая пристальные взгляды тех рабов, которые его видели. Хотя он шел один, он следовал за тысячами людей через поля, потому что всегда был странником, которого сам же и преследовал, и спина перед ним всегда была его собственной. Он смотрел вверх и видел себя идущим под одиноким, продуваемым ветром деревом, шаг за шагом исчезающим за дальним склоном холма. А когда он оборачивался, то видел то же самое дерево позади себя и того же человека, спускающегося по тому же склону. Миллионная очередь связывала его с самим собой, от Дара, который соединялся со Священной Кроной, до Дара, который наблюдал, как аспект-император умирает в крови и невыразительном безверии.

Он был рябью на темных водах. Лук силы, переброшенный через длинную детскую веревку.

Он видел, как убийца давится собственной кровью. Видел осаждающие армии, голод на улицах. Видел, как святой шрайа отвернулся и обнажил горло. Как Андиаминские Высоты рушатся сами на себя, как веки императрицы трепещут перед ее последним вздохом…

И он шел один, следуя по дороге полей, которая переплелась с его теперь уже смертной душой.

День за днем, миля за милей вспаханной земли – самое лоно его ужасной Матери. Он спал среди поднимающихся стеблей и рождающихся соцветий, слушая успокаивающий шепот Матери, глядя на звезды, которые были серебряными линиями.

Он шел по своим следам по пыли, не столько составляя планы, сколько глядя на убийство мертвых.

По крайней мере, подумал Маловеби, покачиваясь в седле, он мог бы сказать, что перед смертью видел зиккурат. Что бы мог сказать этот дурак Ликаро? Путешествия – это нечто большее, чем спать с мальчиками-рабами из Нильнамеши, так же как дипломатия – нечто большее, чем носить парик посла.

Когорты всадников рассыпались веером по земле, двигаясь вдоль ирригационных дамб, просачиваясь через рощи и просяные поля. Холмы, похожие на сломанные коренные зубы, огораживали север, отмечая засушливую границу Гедеи. Река Семпис лежала на самом юге, черно-зеленая и спокойная, достаточно широкая, чтобы окутать южный берег сине-серой дымкой. Пять струек дыма поднимались из разных точек на горизонте перед ними.

Один из этих плюмажей, как знал Маловеби, привел пыльную армию в Иотию.

– Опасно вступать в переговоры с врагами опасных людей, – сказал Фанайял аб Каскамандри со своей стороны, и острая ухмылка расплылась в его изысканной козлиной бородке. И во всем огромном мире, мой друг, нет человека более опасного, чем Курчифра.

Несмотря на улыбку падираджи, что-то хитрое и совсем невеселое мелькнуло в его глазах.

Второй переговорщик Маловеби, эмиссар Высокого Священнго Зеума, ответил ему тем же взглядом, стараясь скрыть нахмуренные брови.

– Курсифра… – повторил он. – Ах… ты имеешь в виду аспект-императора.

Маг Мбимайю был достаточно стар, чтобы помнить те дни, когда Кайан правил востоком. Из всех странностей Трех Морей, просачивающихся в Зеум, мало кто оказался более раздражающим, чем фанимские миссионеры, которые просачивались через границу, неся свое абсурдное послание страха и проклятия. Бог был одинок. Боги на самом деле были дьяволами. И все их предки были осуждены за то, что поклонялись им, – все они! Казалось бы, столь нелепые и отталкивающие утверждения не требуют опровержения, но на самом деле все было как раз наоборот. Даже зеумцы, как оказалось, были склонны к рассказам о своих грехах, настолько всеобщим является отвращение к себе среди людей. Не проходило и месяца, как иногда казалось, без какого-нибудь публичного самобичевания.

Даже сейчас, когда отец Фанайяла, Каскамандри, прислал посольство, чтобы присутствовать на коронации кузена Маловеби, Нганка’Кул, кианские вельможи произвели сенсацию среди кжинета. Жители Высокого Священного Зеума всегда были замкнутым народом, слишком далеким и слишком тщеславным, чтобы интересоваться событиями или народами за пределами своей священной границы. Но их бледная кожа, ослепительная роскошь одежды, благочестивая сдержанность – все в них дышало экзотическим очарованием. За ночь любовь зеумцев к сложным изображениям и украшениям, казалось, стала неряшливой и устаревшей. Многие кастовые аристократы даже начали отращивать козлиные бородки – до тех пор, пока Нганка не восстановил древние законы ухода за собой.

Маловеби с трудом мог представить себе, что эти кианцы могут вызвать переворот в моде. Там, где вельможи из посольства Каскамандри носили одежду героев и поражали их манерам, люди Фанайяла были не более чем разбойниками пустыни. Он ожидал, что поедет с такими, как Скаурас или Синганъехой, людьми ужасными на войне и милостивыми в мире, а не с разношерстной армией конокрадов и насильников.

Один только Фанайял напоминал ему о тех давних послах. На нем был шлем из сверкающего золота с пятью шипами, торчащими из навершия, и, возможно, самая лучшая кольчуга, которую Маловеби когда-либо видел, – сетка нечеловеческого производства, решил он в конце концов. Рукава из желтого шелка свисали с запястий, как вымпелы, а его изогнутый меч был, очевидно, знаменитой фамильной реликвией. Маловеби знал, что он спросит: «Этот великолепный клинок принадлежал твоему отцу?» – в тот же миг, как заметил это оружие. Он даже знал, как небрежно, но торжественно будет говорить. Это был старый дипломатический трюк – составить опись предметов, которые носили их коллеги.

Отношения складываются гораздо более гладко, как знал Маловеби, благодаря отсутствию пауз в общении.

– Курсифра… – повторил падираджа со странной улыбкой, словно проверяя, как это имя может звучать для постороннего. – Свет, который ослепляет.