Катарина Херцог - Фэй. Сердце из лавы и света [litres]

– Ты хранил его все эти годы?

– Да, я нашел его на Черном пляже, когда искал твою мать. Это единственное, что от нее осталось, – он нежно позволил платку выскользнуть из пальцев.

У меня встал ком в горле.

– Ты, должно быть, очень любил маму, – может быть все еще любит. – Но почему он у тебя? И что тогда пошло не так?

– Я был таким дураком, – склонил голову Лаурин. – Гюнтер прав в том, что сказал. Я был ревнивым, боялся, что потеряю ее, когда она вернется в Германию. И поэтому… – ему явно было трудно продолжать, – я снял платок с дерева и подложил ей в карман.

Я была шокирована.

– Что ты сделал? Но зачем? Она бы и сама потом к тебе вернулась.

– Я знаю, – тяжело вздохнул он.

– Тогда как она вернулась в человеческий мир? – я едва успела задать этот вопрос, как тут же передумала. – Нет, ничего не говори, – я повернулась к Гюнтеру. – Этим она обязана тебе, верно? – сказала я маленькому великану. – Ты помог ей украсть сердце лавы. Вот почему эльфы не хотят иметь с тобой ничего, в принципе, как и с Лаурином.

– Не украл, – возразил Гюнтер. – Я просто хотел его одолжить, – он съежился, как свитер после стирки. – К сожалению, я не знал, что врата закроются навсегда, даже для нас, магических существ, если вы покидаете эльфийский мир вместе с ними.

– Как ты смог его украсть?

– Я знал, что тебе это будет интересно! – плечи Гюнтера снова расправились. – Ты видела бабочек на поляне, верно?

– Да, бабочки морфо. Мама назвала их бабочками-хранителями.

Гюнтер кивнул.

– Именно так. Они защищают Иггдрасиль. А восемнадцать лет назад они защищали сердце лавы и никого не подпускали к дереву. Я точно могу тебе сказать: эти бабочки могут быть очень неприятными. Случайно я узнал, чем можно их отвлечь, – я заметила, как он гордо выпятил грудь. – Они любят мед так же сильно, как и я. Если быть точнее, определенный сорт меда – из пыльцы акаций, а в мире эльфов он существует только у медоносных пчел.

– Мама рассказывала мне о медоносной пчеле и о том, что у нее морда как грецкий орех.

Гюнтер хихикнул.

– Как точно твоя мама описала Манфреда. Он карлик и, кстати, немного ниже меня, – он вытянулся так, что казалось, будто он вот-вот встанет на цыпочки. – Итак, с твоей матерью мы пошли в деревню, взяли у Манфреда стакан меда и понесли его к Иггдрасилю. Мы даже не успели дойти до поляны, когда слетелись бабочки. Их тянет к меду, как мотыльков на свет, и мы смогли вынуть сердце. Остальное ты знаешь.

Я кивнула.

– Меня интересует еще одна вещь: почему ты сказал мне, что сердце лавы было найдено морским существом и возвращено на пляж? Это была ложь. Оно всегда было у моей мамы.

Гюнтер опустил глаза.

– Да, но в то время я не мог тебе этого сказать. К тому же я долго не был уверен в этом, только позже узнал от Эрлы, что твоя мать все еще носит кулон. После того, как мы с ней были изгнаны из эльфийского мира, твою мать нашли спящей на Черном пляже, а я проснулся на поляне. Конечно, я хотел ее найти, но был слишком слаб. Я сильно заболел, несколько дней лежал при смерти на соломе в заброшенном сарае, – он обхватил себя так, будто ему стало холодно.

– Я сам был здесь, когда ворота закрылись, и видел, как искали Юли, – продолжил Лаурин. – Увидев, что ворота закрыты и я не могу вернуться, я понял, что ей каким-то образом удалось сбежать.

Юли! Фу! Мне придется привыкнуть к тому, что кто-то так называет мою строгую маму.

– Почему ты не пытался связаться с ней?

Лаурин тяжело вздохнул.

– Ты не представляешь, как я этого хотел. Но я не знал ни адреса, ни города, в котором она жила, ни даже ее фамилии.

– Для меня было шоком, когда я понял, что не смогу вернуться, – на глазах Гюнтера выступили слезы. – Я не мог вернуться к своей семье и друзьям. В какой-то момент понял, что я не единственный, с кем судьба обошлась так жестоко. Я встретил Лаурина и нескольких других эльфов, которые были снаружи, когда ворота закрылись. К сожалению, все быстро узнали, что во всем виноваты мы, – он нервно покусывал край красной клетчатой скатерти. – Никто больше не хотел иметь с нами ничего общего. Ни со мной, потому что я помог твоей матери украсть сердце, ни с Лаурином, потому что он привел ее в мир эльфов и таким образом причинил много боли другим эльфам.

– Я пошел работать в библиотеку, потому что знал, что там хранятся древние рукописи. Я надеялся найти другой способ вернуться домой.

– А я занимался случайными заработками. Несколько месяцев мне даже приходилось выступать клоуном в бродячем цирке. Они думали, что я карлик, – нижняя губа Гюнтера задрожала из-за унизительных воспоминаний. – Что ж, другим эльфам также пришлось найти людские профессии, чтобы выжить. Элрик даже смог сделать карьеру. Но ходят слухи, что ему это удалось не из-за выдающихся навыков, а потому что он знал о сокровищах темных эльфов, которые были спрятаны в мире людей. Но когда через несколько лет ему удалось получить разрешение на возведение гостиницы, Эрла знала, что она не может больше оставаться в стороне, если все еще хочет спасти Иггдрасиль. Она попросила Хугина заманить твою маму в Исландию, и тогда у меня наконец снова появилась настоящая работа!

– То есть это он положил в наш почтовый ящик тендер на проектирование отеля и рекламку дома Марии! До того, как мы с мамой приехали в Исландию, я постоянно видела ворона перед нашим домом.

Гюнтер кивнул.

– Это было незадолго до Самайна. Дерево уже умирало. После того, как бузина потеряла сердце, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Даже если бы нам удалось это остановить, все понимали, что долго дерево не протянет.

Благодаря ворону и этой загадочной Эрле мы оказались в Исландии. За время, проведенное здесь, я перестала удивляться чему-либо. И внезапно многое (если не все) обрело смысл: я не стала супергероем, но была полуэльфом. Вот почему я могу управлять светом, и природа помогала мне. Ниша в бузине, которая внезапно открылась передо мной, светлячки… Теперь я знала, почему хорошо понимала исландский, не выучив ни слова на этом языке. Мне стало ясно, почему я инстинктивно знала, чего хотят от меня Миска и кит и почему экономка Карлссона, женщина с собакой и пара на парковке так искоса смотрели на меня, когда я разговаривала с Гюнтером. Они думали, что я говорю сама с собой. Гюнтер действительно мог делать себя невидимым, но как полуэльф я всегда могла его видеть. Точно так же, как эльфов, которых я заметила на поляне в свой первый день в Исландии, но не смогла сфотографировать.

– Где Хугин? – я посмотрела в окно, но в небе ничего не было видно.

– Он скоро прилетит, – сказал Лаурин, но это меня не успокоило.

– Я ненавижу себя за то, что когда была с Ароном, не поставила будильник. Если бы мы проснулись раньше, то поймали бы маму, и все было бы хорошо.