Михаил Ланцов - Николай Хмурый. Западная война

– Это будет сложно. Всё зависит от действий русских. Потеря не неизбежна, но вероятна.

– А какие планы в случае, если удержать не удастся?

– Отойти за Одер и закрепиться.

– Отойти и закрепиться? – переспросил Вильгельм.

– Да. Одер – крупная река. Если на её левом берегу возвести полевые укрепления, мы сможем получить значимое преимущество. К тому же отход за Одер откроет для русских коридор в междуречье Одера и Вислы, ведущий в Богемию и Моравию.

– Там же стоит сильная армия австрийцев.

– Вот пусть и займутся ими.

– А мы?

– А мы будем готовиться к кампании на Западном фронте. Нет, – покачал головой Мольтке Младший, увидев невысказанный вопрос на лице Кайзера. – Не к наступлению. К битве за Рейнскую область и стабилизацию обороны по Рейну, так же как и по Одеру. Если мы на этих позициях продержимся достаточно долго и измотаем наших противников, то мир можно будет заключить мягкий.

– А если русские войска вынудят сдаться Австро-Венгрию? Мы ведь не одни воюем. Если они прорвутся в Богемию? Это же угроза и для наших войск за Одером и для Вены.

Хельмут промолчал с каменным лицом.

– Ясно, – мрачно произнёс Вильгельм.

– Сражение за Западную Пруссию ещё не проиграно, – тихо произнёс начальник Генерального штаба. – Мы ожидаем ударов русских от устья Вислы и Варты. С приоритетом наступления от Вислы. Это для них выгоднее, так как они могут активно использовать свои мониторы и канонерские лодки. Но мы уже сейчас сосредоточили там достаточно значительные силы и интенсивно окапываемся. Кроме того, мы сумели продумать тактику противодействия русскому наступлению. Сражение за Западную Пруссию может стать очень кровопролитным, и у нас есть шансы его выиграть. А победа в таком сражении – ключ к Позену. Ключ к спасению Австрии.

– И каковы шансы? – изрядно посветлев лицом, поинтересовался Кайзер.

– Выше среднего. Не могу сказать, сможем ли мы после этого провести наступление против Центрального фронта русских, но удержаться имеем все шансы. Хотя гарантировать этого не стал бы. У русских могут быть сюрпризы.

– Хорошо. Работайте, – произнёс Вильгельм и, встав, быстрым шагом покинул зал, где проводил плановое совещание Генеральный штаб. За ним ушёл и министр иностранных дел, и прочие члены свиты…

Тем временем в Санкт-Петербурге разворачивалось не менее любопытное действо. Николай отравился. Чем и когда – не ясно. Но его со 2 мая несло. Он далеко от уборной отойти не мог.

– Да как же так?! – раздражённо восклицал он, смотря на очередные предписания врача. Но тот лишь разводил руками.

Впрочем, много позже он узнал, что это веселье ему устроило ближнее окружение, не желавшее, чтобы Император отправлялся в войска. И прежде всего супруга. Слова на Николая в таком состоянии не действовали, вот они и решились на крайние меры, опасаясь, что Император в таком настроении духа начнёт совать свою голову куда попало. Может и войска в контратаку повести.

Но это будет потом. Спустя годы. Сейчас же он недоумевал и пытался понять, от чего его так выворачивает. Пытался ограничить все потенциально опасные продукты, однако легче не становилось. Пил «укрепляющие отвары», но… они-то и способствовали «облегчению» частому и жидкому. В пределах разумного. Однако это «сортирное» сидение и непрерывное давление ближайшего окружения привели к тому, что Николай передумал ехать на фронт. Мало ли с ним там такая напасть приключится? Это ведь позор какой! Да даже тут: узнают – засмеют. Дескать, монарх обосрался от мыслей о фронте.

Да и с тотальной мобилизацией всё вышло сильно мягче. Его желание поставить «под ружьё» всех и каждого в течение пары дней трансформировалось в куда более разумный вариант. Экономика должна была работать. Хотя бы в усечённом формате. Хотя бы ключевые производства. Поэтому тотальность мобилизации оказалась не такой уж и тотальной. Да и не нужно было столько войск на фронте. Для них не имелось никаких организационно-штатных структур и командного состава. С нуля разворачивать было можно. Но это месяцы… долгие месяцы. Так или иначе, но размах мобилизации был существенно сокращён. Не отменён. Нет. Просто при формальной тотальности она была растянута по времени на достаточно большой срок. Из-за чего и овцы выходили сыты, и волки целы, и пастуху вечная память.

Лукаво? Ну а что поделать. С каждым может случиться. Ренненкампф получил свой сверхштатный объём мобилизованных для тыловых гарнизонов и нормальный поток пополнения. А страна сохранила Императора и экономику. Не полностью и не всю, но это было существенно лучше изначального желания Николая поставить «в ружьё» всех и каждого и отправить в бой, благо мобилизационные склады имели двенадцать миллионов карабинов Браунинга резерва, что позволяло теоретически подобные психи реализовать…

Фридрих фон Ингеноль завтракал. Пил кофе с мягкими булочками. И читал свежую газету. Он пережил генеральное морское сражение и умудрился даже сохранить свой пост. Просто потому, что анализ битвы показал техническую невозможность победить. Слишком подавляющим выходило превосходство русских кораблей.

Свежая газета… да… Фридрих был поражён. «Плохая война» была плохим делом. И, положа руку на сердце, он понимал русского Императора. Все эти журналисты только горланить горазды. Ведь там, в бою, «дикие восточные варвары» выглядели совсем не так, как в карикатурном кривом зеркале газет.

Хуже того – это было уже не первый раз. Тогда, во время Русско-Японской войны, всё сложилось так же. Россия построила корабли, над которыми все смеялись. А потом взяла да удивила окружающих. Внезапно выяснилось, что лучшие английские броненосцы просто ничего не стоят перед линкорами «диких варваров». Бывает. Но разве кто-то сделал выводы из этой ситуации? Нет. Никто. Ну как? Какие-то выводы, конечно, последовали. Например, побежали строить кораблики, в какой-то мере повторяющие новые русские. Самих же авторов продолжали смешивать с дерьмом. Наступила новая война. И что? Да то же самое. Опять немногочисленные русские корабли оказались в выигрышной позиции. И Фридрих был готов биться об заклад: это не конец.

Журналистам же и политикам это обстоятельство никак не мешало разевать рот и нести чушь. Любые самооправдания. Любые «стрелки», переводящие ответственность на кого угодно. Поговаривали даже, что русские приносят жертвы древним богам моря и те даруют им победу… Чушь? Но неокрепшие умы в неё верили.

А сухопутная кампания? Кто-нибудь учел нюансы гибели японской армии и экспедиционного корпуса европейских держав? Нет. Просто взяли и объявили корпус неслаженным, а японцев ещё банальнее – обезьянами. Вот и всё. Удобно? До крайности. Выводы? Минимальные. Фридрих толком не знал, что поменялось в тактике «сапог», но пулемётов стали заказывать больше. И вроде бы всё. В остальном доктрина применения сухопутных войск не поменялась. Даже, насколько он знал, опыт боёв с русскими не учитывали, отмахнувшись от него. В какой-то мере фон Ингеноль мог объяснить это тем, что все участники экспедиционного корпуса оказались либо убиты, либо взяты в плен и до сих пор строили железные дороги где-то на Дальнем Востоке. В любом случае итог этой политики налицо. Потеря Кёнигсберга и Перемышля. Разгром и капитуляция германской армии в Восточной Пруссии. Потеря Позена, Восточной Пруссии и Галиции. Тяжёлые бои в Западной Пруссии и предгорьях Галиции. Поражение австро-венгерской армии в верховьях Одера и Вислы. Всё выглядело очень мрачно. А всё почему? Потому что Император получался прав. Кругом прав. Во всём. Вместо выводов и работы над ошибками они все занимались самооправданием и поливанием русских помоями. И надо сказать: он тоже этим занимался. И продолжал бы так себя вести и думать, если бы ему мозги не вправило во время того сражения, где его едва не убило.