Михаил Ланцов - Николай Хмурый. Западная война

Впечатленные успешным применением цеппелина в Русско-Японскую войну, немцы «наклепали» сто девяносто два дирижабля жёсткой конструкции. Не таких исполинов, как в России. Совсем не таких. Но тоже очень внушительно. Одна беда: они летали на обычных высотах, то есть до трёх-четырёх километров. Из-за чего оказались крайне уязвимы для средств противовоздушной обороны. В результате, потеряв в первые дни войны семнадцать дирижаблей от огня русских полевых зениток, немцы приостановили их использование. И начали думать, что с ними делать дальше. Всё-таки – мощь. И денег вложено немало. А толку?

Теперь же Кайзер приказал собрать их все в один кулак и идти на Кёнигсберг – топить русский флот. Ведь если у восточного соседа получилось, то и у немцев всё сложится. Да, что-то будет потеряно. И, возможно, заметно. Однако спустить такой выпад без ответа просто не было никакой возможности. Пусть с кровью. Пусть с надрывом. Но требовалось нанести ответный удар…

Пётр Николаевич Нестеров вёл свой полк в бой.

Поступили сведения с границы: движется армада германских дирижаблей. Их требовалось перехватить. Сбить или вынудить развернуться – не суть. Главное – они не должны дойти до Кёнигсберга и особенно до его порта.

Полк – самолётов-истребителей. Специальной постройки самолётов. Их проектирование началось задолго до войны.

Если в тяжёлых бомбардировщиках России были применены паровые турбины с автоматическими аммиачными котлами на жидком топливе, то лёгкие фронтовые истребители получили двигатели внутреннего сгорания. Ресурс у такого мотора был небольшой – всего часов тридцать‐сорок [88]. Но он был лёгким, что крайне важно. Причём выбор был сделан в пользу однорядных «звёзд» воздушного охлаждения, что ещё сильнее увеличивало это преимущество.

Эти самолёты сразу проектировались как истребители, поэтому и компоновались соответственно. Под стать технологиям и доступным техническим решениям. Перед конструкторами и Императором была поставлена очень непростая задача. Особенно перед монархом. Он знал хотя бы в общих чертах тенденции в самолётостроении. И поначалу хотел пойти обычным путём. То есть «заказать» истребитель обычной компоновки – биплан с тянущим винтом и одним или двумя пулемётами, стреляющими через синхронизатор. А последний, к слову, тоже нужно было разработать, и, как он помнил, это совсем непросто. Сам он устройство этого узла не знал и даже не представлял [89]. Плюс балансировка. Плюс аэродинамика. И так далее. Вот что-что, а то, как сильно влияет аэродинамика на скорость самолёта, Николай знал отлично. Особенно при недостатке мощных двигателей. Поэтому он остановился на биплане с толкающим винтом и правильным с аэродинамической точки зрения носовым обтекателем, куда и установлено вооружение. И не абы какое, а целая батарея из четырёх облегчённых станковых пулемётов с ленточным питанием.

Корпус изготавливался практически полностью из бальзы, за исключением сварной фермы двух хвостовых балок, выполненных из тонких стальных бесшовных труб. И никакой перкали или какой ещё тканевой обшивки. Фюзеляж выклеивался из тонких листов шпона, а потом красился и лакировался. Крылья представляли собой силовой каркас из дерева с обшивкой из тонких листов бальзовой фанеры. При этом самолёт одноместный, не имел никакого бронирования и оборудовался наклонным лобовым обтекателем кабины для дополнительного улучшения аэродинамики.

В итоге аппарат пусть и имел взлёт с куда большего пробега, чем его потенциальные конкуренты, но в воздухе развивал целых сто семьдесят два километра в час и обладал ультимативным лобовым вооружением. Вот эти машинки, в составе истребительного полка, приданного в качестве усиления Северному фронту, и встретили германские дирижабли западнее Кёнигсберга.

Полковник лично вёл своих бойцов в бой.

Каждый истребитель был в паре из ведущего и ведомого [90]. Две пары составляли звено. Три звена – эскадрилью. Три эскадрильи – полк. Плюс штабное звено. Четыре десятка машин по полному штату.

Перед ним – сплошная стена германских дирижаблей. А их вооружили. Не так чтобы хорошо, но по несколько пулемётов нёс каждый из них. Правда, вооружили в самый последний момент, из-за чего довольно бестолково. Но не суть.

Шли лоб в лоб.

Дистанция тысяча. Примерно.

Пётр Николаевич зажимает гашетку, и четыре курсовых пулемёта выплевывают короткую очередь трассирующих пуль. Этакий раскалённый плевок. Лёгкая оболочка германского цеппелина легко пробивается, и спустя какие-то мгновения он вспыхивает стремительно разрастающимся огненным шаром. Водород горит прекрасно.

Ещё короткая очередь. Ещё.

Рядом начинают отрывисто поругиваться пулемёты других истребителей полка. Коротенько так. Буквально по два-три выстрела с каждого ствола. Этого хватало.

Полк прошёл как ураган смерти.

А внизу под ними творился какой-то ад. Пылающие дирижабли резко теряли высоту. Пожар перекидывался на соседние баллоны с газом, быстро перебирался дальше. Потом ещё… ещё… ещё… В общем – к земле германский дирижабль приближался с весьма приличной скоростью. А потом буквально испарялся во взрыве своей бомбовой нагрузки.

Бум! И всё!

И нет ни дирижабля, ни его экипажа.

Полк истребителей пролетел сквозь строй германских дирижаблей, потеряв только три самолёта. Всё-таки те, поняв, что началось, начали палить из пулемётов как обезумевшие. Хотя с такой дистанции по столь юрким и быстрым целям попасть особенно не могли. Да и к баллистике непривыкшие они. Не говоря уже о том, что трассирующих пуль у них не было, из-за чего корректировать свой огонь им было очень сложно. Да, учитывая, что самолёт представлял из себя совершенную фанерку, ничем не защищённую, любое попадание могло быть фатально. Особенно в пилота. Но ты поди – попади ещё.

Истребители пролетели.

Командирский самолёт покачал крыльями, давая сигнал к перестроению. И ведомый поменялся с ведущим местами. Просто потому, что у того имелся полный боезапас. И снова в бой. Только теперь не общей массой, а отдельными звеньями. Ведь строй германских дирижаблей, пусть и условный, рассеялся. Все небесные великаны бросились в разные стороны. Вот и пришлось догонять. Впрочем, это ожидалось. Это планировалось. Поэтому все занялись своим делом…

Потсдам. Вечером того же дня.

Кайзер в немом молчании стоял у окна своей резиденции и смотрел на чистое небо. Голубое-голубое. Ни облачка. Даже птицы, казалось, не летают совсем. Во всяком случае, в поле зрения не было ни одной. За ним у двери стоял мрачный и какой-то потерянный адъютант с небольшим листком телеграммы. За ним – спешно вызванные министры.