Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

— И что потом? — вопросил, утирая слезы, последний, гораздо громче, чем требовалось.

— А ты как думаешь? Пинал его, пока он не обделался. — Снова раздался гогот. Басу толстяка вторил контрапунктом женский фальцет. — Герцогу Орсо, сказал я, нравятся люди, которые говорят «да». И ты, лживый…

— Гобба? — спросил Балагур.

Тот резко повернул голову, улыбка сползла с дряблого лица. Балагур остановился. От того места, где бросал кости, он сделал сорок один шаг. Шесть и один — семь. Семью шесть — сорок два. Один долой…

— Ты кто? — рыкнул Гобба.

— Шесть и один.

— Что? — Смешливый, шедший справа, попытался отпихнуть Балагура пьяной рукой. — Проваливай, недоумок убог…

Тесак разрубил ему голову до переносицы. Бородатый слева не успел рта открыть, как Балагур уже оказался рядом и нанес первый удар длинным ножом. Пять раз тот вошел в живот, затем Балагур отступил, хлестким ударом перерезал горло, подсек бородача под ноги и толчком опрокинул на мостовую.

После чего медленно выдохнул. У первого — одна огромная рана на голове. Выплеснулись черные мозги, залив съехавшиеся к носу глаза. У второго — пять ножевых ран в теле. Еще — перерезанное горло, из которого хлещет кровь.

— Хорошо, — сказал Балагур. — Шесть и один.

Девка, одна напудренная щека которой расцветилась брызгами крови, завизжала.

— Ты покойник! — заревел Гобба, попятившись и выхватив из-за пояса нож. — Убью! — Но вперед отчего-то не кинулся.

— Когда? — спросил Балагур, поигрывая двумя ножами. — Завтра?

— Я…

Тут по затылку толстяка треснула дубинка Трясучки. Хороший удар, в правильное место. Колени Гоббы подогнулись, как смятая бумага, и он повалился наземь без чувств. Влажно шмякнулась о булыжную мостовую дряблая щека. Выпал из разжавшейся руки нож.

— Не завтра. Никогда. — Девка все захлебывалась визгом, и Балагур повернулся к ней: — Что стоишь? Беги.

Та, шатаясь на высоких каблуках, оглашая завываниями темный переулок, побежала. Звон ночного колокольчика затих вдали.

Трясучка хмуро уставился на два трупа на мостовой. Две лужи крови растеклись по щелям меж булыжников, встретились, смешались и стали одной.

— Чтоб я сдох, — пробормотал он на своем языке.

Балагур пожал плечами:

— Добро пожаловать в Стирию.

Глядя на руку в перчатке, скалясь от напряжения, Монца снова и снова сгибала и разгибала три пальца, которые еще действовали, слушая щелчки и треск, раздававшиеся всякий раз, как она сжимала кулак. Она чувствовала странное спокойствие, хотя жизнь ее, если это можно было назвать жизнью, балансировала сейчас на лезвии бритвы.

«Не доверяй человеку в том, что выходит за рамки его собственных интересов», — писал Вертурио, а убийство великого герцога Орсо и его приближенных не показалось бы легкой работой никому. Доверять молчаливому уголовнику она могла не больше, чем Саджаму, которому веры не было никакой. Северянин как будто казался честным, но то же самое думала она в свое время об Орсо, и о последствиях говорить не приходилось. Поэтому ее не слишком удивило бы, войди сейчас эта парочка под руку с расплывшимся в улыбке Гоббой, готовым отволочь ее в Фонтезармо, чтобы сбросить с горы еще разок.

Она не верит никому. Но в одиночку ей не справиться…

С улицы донеслись торопливые шаги. Стукнула, распахнувшись, дверь, и вошли трое. Трясучка — справа, Балагур — слева. Гобба — посередине. Руки его были закинуты им на плечи, голова свешивалась на грудь, носки сапог волоклись по засыпанному опилками полу.

Похоже, доверия ее не обманули. На этот раз, во всяком случае.

Балагур подтащил Гоббу к наковальне — выщербленной глыбе черного железа в центре кузницы. Трясучка подхватил с пола концы обмотанной вокруг нее длинной цепи с болтавшимися на них наручниками. Вид у него был мрачный, как у человека, терзаемого угрызениями совести. Неплохая штука — совесть, но вечно начинает зудеть в подобных случаях.

Вместе эти двое действовали неплохо для бродяги и уголовника. Без суеты и лишних движений. Без всякой нервозности, даром что готовились к убийству. Впрочем, Монца всегда умела подбирать для работы нужных людей. Балагур защелкнул наручники на толстых запястьях телохранителя. Трясучка, подкрутив фонарь, прибавил в захламленной кузнице света.

— Приведите его в чувство.

Балагур выплеснул в лицо Гоббе ведро воды. Тот захлебнулся, втянув воздух, закашлялся, затряс головой, разбрызгивая воду с волос. Попытался вскочить, но цепь, громыхнув, удержала его на месте. Маленькие глазки злобно зашарили по сторонам.

— Ублюдки! Считайте, вы покойники! Оба покойники! Не знаете, кто я такой? И на кого работаю?

— Я знаю.

Монца изо всех сил старалась идти ровно, как когда-то, но получалось плохо. Прихрамывая, она выступила на свет, откинула капюшон.

Жирное лицо Гоббы перекосилось.

— Нет. Не может быть… — Глазки выпучились. Полезли на лоб. Изумление в них сменилось страхом, страх — ужасом. Звеня цепью, Гобба попытался отползти от нее. — Нет!

— Да. — И, вопреки боли, она улыбнулась. — Как делишки, говнюк? Гляжу, ты прибавил в весе, Гобба. Больше, чем я потеряла. Вот ведь как забавно бывает. Что там у тебя за камушек, не мой ли?

На фоне черного железа пылала красная искорка — рубин на мизинце Гоббы. Балагур, нагнувшись, сорвал его и бросил Монце. Она поймала перстень на лету левой рукой. Последний подарок Бенны, которым они любовались вдвоем, поднимаясь в гору, чтобы встретиться с герцогом Орсо. Ободок был слегка погнут и поцарапан, но сам камень, цвета перерезанного горла, сверкал, как прежде, ярко.

— Пострадал немного, когда ты пытался меня убить, да, Гобба? Все мы пострадали… — Надеть перстень на средний палец левой руки удалось не сразу, но в конце концов она все же пропихнула в него кривой сустав. — По-прежнему впору. К счастью.

— Послушай! Мы ведь можем договориться! — Лицо Гоббы мелким бисером усеял пот. — Решим, как…

— Я уже решила. Жаль, горы нет поблизости. — Монца сняла с полки молот — короткая рукоять, массивный стальной боек. Крепко стиснула его рукой в перчатке и услышала, как хрустнули косточки. — И придется расколотить тебя этим. Не подержишь его? — обратилась она к Балагуру, и тот силком уложил на наковальню руку Гоббы, бледную на фоне черного металла. — Надо было тебе меня добить.

— Орсо узнает! Все узнает!

— Конечно, узнает. Когда я скину его с того самого балкона, если не раньше.

— Не доберешься! Он убьет тебя!

— Убивал уже, помнишь? Да не вышло.

Жилы вздулись на шее Гоббы — он изо всех сил пытался вырвать руку, но Балагур держал крепко.

— Тебе его не одолеть!

— Кто знает. Поживем — увидим. Наверняка я могу сказать лишь одно. — Монца высоко подняла молот. — Ты не увидишь ничего.