Яцек Комуда - Якса. Царство железных слез [сборник litres]

И тогда она остановила коня, осадила его на задние ноги, потому что в воротах стояла плотная толпа – жены, старики, дети, вооруженные кто чем мог – вилами, кольями, копьями, серпами на длинных рукоятях. Заступали дорогу к воротам, волнуясь и тыча пальцами. А потом полетели первые злые слова и камни.

Венеда закричала от боли и страха. Кусок камня ударил ее в голову, проехался по правой щеке. Чамар под ней бесился и крутился, стриг ушами.

– Хейя-а-а-а! – гикнула она, потому что не оставалось ничего другого, как только лететь вперед, на ораву черни – или стоять и ждать, пока они и их мужья, пошедшие грабить палаций, возьмут их в клещи. Она ударила коня лодыжками, схватила плетку, подняла ее и…

В отворенных воротах поднялся крик, шум, грохот и вопли. Она видела – все происходило на ее глазах, – как туда ворвалась, топча людей, стая мохнатых демонов на невысоких коренастых лошадках; фигуры в светлых и темных кожухах, кафтанах, кудрявые, крупные головы, увенчанные рогами; блеск клинков в руках…

Хунгуры! Ударили сзади в невольников. Принялись рубить по головам, шеям, спинам, валить и топтать лошадьми. Разлились по майдану, ворвались между домами, откуда сразу засверкали огоньки пламени.

Толпа охнула и завыла. И распалась! Кинулась наутек, куда глаза глядят, только бы подальше. Венеда не стала ждать. Хлестнула нагайкой по боку Чамара, потянула Бернику за вожжи.

И ворвалась меж бегущих – только бы к воротам, только бы побыстрее. Чамар, рыцарский конь, отбросил с дороги седого старика, стоптал женку в платке, рядом промелькнуло двое хунгуров с луками; на миг она увидела их бледные удивленные лица на фоне отсвета пламени, горящих хат и искр.

Как они вдвоем прошли в ворота? Должно быть, милосердный Есса укрыл их плащом воина. Отвел глаза врагам – одним и другим. Миг, они едва разминулись с приземистым гнедым коньком. В уши ударил гортанный крик степных захватчиков, звук свистелок.

А потом был уже только долгий, замирающий вдали топот копыт. Оставили за собой пылающий двор и предательство хунгуров, вырезающих своих союзников, отчаянье и боль.

– Добрый господин! Багадыр Булксу, – Тормас низко склонился, но челом бить не стал. Все же прибыли они из одного аула, и он просто ждал, пока подрастут сыновья, чтобы забрать всех женщин, коней, овец и скот – и создать собственный аул. – Невольники Дружичей мертвы во славу кагана. Скотина вырезана, овцы разорваны, дома разорены и сожжены. Как и было приказано.

Дым ел ему глаза. Догорали хаты и стены Дружицы, пламя еще лизало руины башни, отражаясь в лужах грязной воды, смешанной с кровью, что выткала из тел, разбросанных по площади. Дым поднимался в утреннее небо, странным образом посреди разрушений вставал только палаций, захваченный и ограбленный, выделяясь белыми стенами меж руин и пепелища.

– Не все! – рявкнул Булксу. – Вдова и щенок убежали.

– Ты приказал убивать всех, без разбора, а не искать матери и сына! И зачем же? Мы могли обождать, они и сами открыли нам ворота, впустили. Они выдали бы Дружичей связанными, словно ягнят. А так-то, когда мы ударили, кто бы их мог отыскать в резне?

– Каган сказал: вырежьте весь род, выжгите дотла – взрослых, детей, отроков, младенцев. Выжгите, чтобы они развеялись пеплом по ветру, чтобы не осталось от них ничего, одни воспоминания, которые разгонит степной ветер. Вырежьте жен и их потомство, а беременным рассеките лона, чтобы те не выпустили уже на свет проклятых предателей и не угрожали жизни кагана…

Он без предупреждения хлестнул Тормаса нагайкой… Ударил раз, второй, третий, отчаянно, изо всех сил привыкшей к бою рукой – длинным плетеным бичом. Бил, пока не устал, но битый не произнес ни слова. Стонал, шипел, заслонял рукой голову, потом упал на колени, но не запросил о милосердии.

– Хватит! – Булксу удержал руку. – Хватит, Тормас. На будущее – будь внимательней! Ищите след! – крикнул он воинам. – На коней! Ищите следы подков двух лендийских коней. Бо´льших, чем наши, степные.

Она придержала коня сразу за лесом, пронизанным многочисленными просеками, которые приказал делать еще Милош, строя новые ограды. Рубить в извечной борьбе поля c лесом, света с тьмой, единой веры с язычеством. Она боялась, что Якса упадет, потому что кони легко неслись по мягкой дороге, фыркали, всякий раз вскидывая ноги, легко поднимая и опуская головы. Венеда сдержала Чамара, перейдя в галоп, потом в рысь; к счастью, Якса сидел крепко, держась за переднюю луку. Не слетел, хотя когда она поравнялась с Берникой, он принялся похныкивать: сонный, ошеломленный скоростью.

Она протянула руки, сняла ребенка с седла, посадила перед собой. Плохо, вожжи Берники выскользнули у нее из рук, кобыла, послушно идущая за Чамаром, сразу же через них переступила, пошла боком, спотыкаясь, затрясла головой. Венеде пришлось сойти с седла, придерживая сына, осадить кобылку, освободить ее. Потом снова: придержать спящего мальчика в седле, ведя сразу двух лошадей; осматриваться, не близится ли погоня… Кто, кроме отчаявшейся матери, сумел бы сделать нечто подобное?

Вставал день, мокрый лес затянуло туманом, но тот высыхал под желтыми лучами рассветного солнца. Якса проснулся, чуть капризничал, хотел к отцу, а сердце Венеды надрывалось от жалости.

– Давай поедем к папочке, – сказала она наконец. – Садись на Бернику, держи вожжи. Езжай в хвост ко мне, хорошо?

Венеда надеялась, что он не заснет. Они поехали быстрее, скорым шагом, порой переходя на рысь. Дорога шла по лесу, потом вывела их на покрытые свежей зеленью пространства полей. Там, где принадлежали они вольным, поля складывались в мозаику межей и загонов, одни из которых были вспаханы в клетку, другие – пущены на пал, а иные – заросли бурьяном и травой. Но когда они въезжали в волости шляхты, те широко распахивались по обе стороны дороги, разделенные на трехполья.

Они держали путь на север едва проезжими тропами. Сквозь боры и березовые рощи, туда, где в далеком утреннем тумане маячила бледно-серая, рваная линия гор.

Венеда свернула к Чикнице, лежащей по соседству, в глубокой долине реки, спадающей шумными водопадами с череды каменных порогов. Она подъехала туда лишь на короткое время. Село, похоже, восстало и здесь, нанеся удар убийственно и грубо. Топором, палицей, кистенем, серпом, косой, оглоблей от телеги, копьем. И – с почти невероятной, крестьянской сметкой к причинению мук.

Чикница горела. Венеда видела все с пологой, поросшей елями горы, где они остановились на минутку. Она видела, как смерды отрубают шляхте руки и ноги. Как вспарывают животы, ища спрятанные в кишках денары и драгоценные камни. Как прибивают деревянными кольями к земле малых детей, а младенцев хватают за ноги, разбивая головы об углы хат. Как рассекают инокам рты от уха до уха, крича: «Слава, слава богам». Как Гослава из Чикницы взяли в два корыта и резали напополам пилой.