Ник Перумов - Когда мир изменился [litres]

Некромант молча кивнул. Одно движение – и остриё глефы почти упёрлось в складки морщинистой кожи на шее старого волшебника.

– А-а… н-ння… п-прошу вас… с-сударь… оружие ваше… оно очень острое…

– Очень острое, – кивнул Кэр.

– Во избежание случайностей…

– Во избежание случайностей – не шевелитесь.

В соседнем покое послышалась какая-то возня, а потом пронзительный визг. Маэстро задрожал.

– М-марица…

Отец Виллем вернулся. Перед собой он подталкивал согнувшуюся в три погибели девицу, курносую и с медно-рыжими волосами. Почему-то средь бела дня оная Марица облачена была в ночную сорочку.

Монах весьма уверенно заломил бедняге руку за спину.

– Это у вас что, маэстро? Ученица? Очень уж шустрая, колдовать пыталась, да недостаточно быстро. Пришлось её слегка того…

– А-а-а-атпустите! – заныла девушка. – Я, я, я… испугалась я!

– Покушение на слугу Святой Конгрегации, – ласково проговорил отец Виллем, – посредством обычного оружия альбо колдовских чар, особливо при выполнении оным слугой своих обязанностей, Церковью Господа нашего на него возложенных, карается публичным бичеванием альбо заключением в монастырь на хлеб и воду, по усмотрению отца-настоятеля или матери, покуда не сочтут они, что грешник или грешница достигли истинного раскаяния…

– И-и-и!..

– Не «и-и-и», а покайся, грешница.

– И! И! И!

– Оставь её, зверь!.. – фальцетом выкрикнул маэстро. Некроманту тоже стало несколько не по себе – мучить просто так девчонку?…

– Я думаю, – спокойно сказал монах, – что тебя, милочка, надлежит забрать к нам, в Святую Конгрегацию. Там, в уютной камере, снабжённой всем необходимым, как то: решеткой для поджаривания, дыбой, а также…

Марица обмякла. Мэтр Гольдони затрясся, по щеке его покатилась слеза.

– Нет! Нет, не мучайте её, она ничего не знает!..

– А кто знает? – хладнокровно осведомился отец Виллем и что-то сделал с заломленной назад рукой Марицы, отчего та вновь крикнула – надрывно, не играя, с настоящей болью. – Кто знает, маэстро? Укажите нам его. Этот лич – убийца и негодяй. На нём кровь множества людей и погубленные души тех, кого он чернокнижием поставил себе на службу. Зачем вам, честному волшебнику, его выгораживать? Вы богаты, уважаемы, осыпаны благоволениями его милости виконта. Зачем рисковать всем этим? Для чего?…

– Отпустите мою девочку…

– Охотно отпущу. Кто она вам? Дочка, внучка, племянница?…

– Не важно. Просто отпустите!.. Я буду, буду говорить!..

– Прекрасное и мудрое решение, маэстро. Помните, что властью, данной мне Святой Конгрегацией, я имею право отпускать грехи и единолично решать, насколько злоумышленник раскаялся в своих деяниях. Расскажите нам всё, без утайки – и мы исчезнем из вашей жизни. Навсегда.

Мэтр тяжело вздохнул. Сморгнул слезу.

– Как звали этого колдуна при жизни, я не знаю…

– Прекрасно, маэстро, просто прекрасно. Видите, как всё просто? Понимаю вас – Церковь учит нас понимать всех, даже самых закоренелых грешников, – и, если вы сказали правду, грех ваш будет вам отпущен.

Они шли втроём – Марицу монах, как и обещал, оставил в особняке мэтра Гольдони. Старик чародей кряхтел, пыхтел, поминутно озирался и дрожал крупной дрожью.

– Понимаю, понимаю, – успокоительно журчал отец Виллем. – Хотелось грешить плотью с молоденькой, что ж, прискорбно, но – слабы люди, нетверды в вере, вот и уловляют их… Значит, лич пообещал эликсир, полностью возвращающий мужскую силу?

– Пообещал, проклятый… – заныл маэстро.

– И исполнил.

– Исполнил…

– И даже, наверное, запас оного нечестивого снадобья остался?

– Остался… – весь дрожа, признался чародей.

– Вот и хорошо, – ласково сказал монах. – Помоги нам, маэстро, и Святая Конгрегация сочтёт твои прегрешения яко небывшие. Значит, лича интересовали твои изыскания на предмет неких артефактов, каковые ты должен был доставить к нему в логово?

– Точно так, святой отец, – мелко закивал чародей. – Но… артефакты эти один смех, а не артефакты, так, пустяки…

– Сударь некромаг, он говорит правду?

Фесс молча кивнул. Монах был ему неприятен – он ведь и в самом деле стал бы пытать эту девчонку. Нет, ритуальное мучительство было, как мы помним, коньком дуотта Даэнура, декана факультета малефицистики, но всё-таки, всё-таки…

– А зачем же тогда личу потребовались эти безделушки?

– Не ведаю, святой отец, et adiuravi in Deo, клянусь Господом!

– А не приходилось ли тебе бывать в Городе греха, маэстро?

Тут старикан затрясся уже весь, едва не теряя длинноносые туфли.

– Что ты, что ты, святой отец?! Да что ж ты такое говоришь!..

– Нет-нет, ничего, ничего. А знакомы ли тебе ритуалы, что этот лич творил в своём логове?

– Нет! Нет! – выпалил маэстро со всей поспешностью. – Не знакомы, совершенно не знакомы! Я всего лишь добывал по требованию лича различные ингредиенты, в том числе и те, что потребны были для, гм, моего эликсира…

– И больше ничего?

– Ничего, клянусь!..

– И не видел никогда доставленных в его нору юных дев? – вдруг спросил Фесс.

– Нет! Нет! Никаких дев, et coniugi castae Domini!

– Ага. Ну, тогда идём дальше.

– Ку-куда?

– Никуда. В один весьма тихий и приличный трактир.

…Дева Этиа на сей раз встретила их одетая и скромно забившаяся в уголок. Рыцарь Конрад кинулся к некроманту, словно к давно утерянному и вот нашедшемуся старшему брату.

– Тихо, тихо! Потом все расспросы и объяснения. Дева Этиа, соблаговоли спуститься со мной, но только тихо…

– Да. Да, это он. Его голос, я уверена! – Щёки девы Этии раскраснелись, глаза грозно сверкали. – Несколько раз повторили – я не сомневаюсь!..

Фесс молча кивнул.

Отправив трепетную деву обратно на попечение несколько застоявшегося Конрада, некромант вернулся в трактирную залу. Незаметно дал знак отцу Виллему.

– Что ж, сударь мой, маэстро Гольдони, – монах поднялся. – Ты споспешествовал зловредному личу в богомерзких его деяниях и не был полностью искренен со Святой Конгрегацией!

– Был! Был! Полностью был! – заторопился маэстро.

– Да? Как насчёт вашего последнего свидания с личем? Когда оно имело место? Где? При каких обстоятельствах?

– А-а-а… э-э-э…

– У нас имеется свидетель, способный оживить вашу память, мэтр.

– К-какой свидетель?

– Девушка, – улыбке отца Виллема позавидовал бы любой жадный до живой плоти мертвяк. – Та самая, которую лич пытал в своих застенках. К счастью, она выжила и дала показания Святой Конгрегации. А теперь и опознала вас, достопочтенный маэстро. Этого достаточно для церковного суда, сударь.

Маэстро сглотнул, на глазах покрываясь пóтом.

– Но – как я уже сказал – целью нашей является не грешник покаранный, но грешник раскаявшийся. Путь это долгий и трудный. Грехи висят, подобно гирям; стряхните их, маэстро, докончите свою повесть.