Джосайя Бэнкрофт - Король отверженных [litres]

Но именно то, что лежало под ногами, первым делом привлекло внимание Сенлина. Пол был выложен заглавными буквами, повернутыми то в одну сторону, то в другую, образуя неразборчивую мешанину, которая привела его в смятение из-за привычки читать все, что попадалось под руку.

– Я вижу, вы обратили внимание на полы.

– Похоже, здесь ужасно много орфографических ошибок, – сказал Сенлин с притворной серьезностью.

Герцог рассмеялся:

– Это всего лишь украшение.

И он продолжил, объясняя, что эти буквы когда-то были частью каменной кладки, которую сняли во время ремонта здания и приспособили в качестве напольного покрытия. Сенлин задался вопросом, какие возвышенные сентенции потерялись в хаосе плиточного слоя.

– А что это было за строение? Судилище?

– Нет, это был Университет Острака, Колледж искусств и наук. – Герцог заметил мимолетное удивление на лице гостя, хотя и не понял причины. Сенлин же подумал об убийце-ходе и книге о трилобитах, которая когда-то принадлежала этому ныне несуществующему университету. Совпадение показалось забавным. – Да-да, понимаю. Язык сломаешь, не так ли? Но вы же знаете этот ученый люд: зачем тратить одно слово, когда можно использовать три?

– А эти старые каменные головы в помаде и париках за стойкой бара – бывшие преподаватели?

– И еще деканы, заведующие кафедрами, один-два выпускника с отличием. Мне нравится расцвечивать чувством юмора то, в чем его нет. – Герцог снова победно улыбнулся.

Сенлин улыбнулся в ответ, хотя и воспринял неуважение герцога к ученым как нечто вроде пренебрежения им лично. Несомненно, это доказывало, что герцог – первостатейный негодяй! Но затем, с учетом всего, что он знал об институтах Башни, изданиях и так называемых ученых, Сенлин задумался, мудро ли было предполагать, что Университет Острака представлял собой бастион просвещения. Судя по всему, герцог презирал людей, причастных к «Популярному путеводителю».

– У меня есть обычный столик, но я предпочитаю бар, если вы не возражаете.

Сенлин сказал, что не возражает, и последовал за герцогом к стойке, где его возвращения ждали открытая газета и пустая чашка. Бармен был худощавым мужчиной с коротким хвостиком и торчащим кадыком. Герцог назвал его Йоахимом и, попросив еще кофе, предложил гостю что-нибудь заказать.

– Можно мне чашку теплой воды, пожалуйста? – спросил Сенлин.

– Теплой во… – Бармен посмотрел на герцога, который, казалось, тоже удивился. Сенлин сделал вид, что не заметил их замешательства, и бармен, вспомнив, что он профессионал, взял себя в руки. – Сейчас принесут одну чашку теплой воды.

Сенлин отошел и открыл бумажник. Толстый край тугой стопки банкнот, напоминающий рыбьи жабры, привлек внимание герцога – на что, конечно же, и был расчет.

Герцог отмахнулся от предложения.

– Прошу, вы же мой гость. И думаю, что могу позволить себе чашку теплой воды. – Он улыбнулся, возможно надеясь на дальнейшие объяснения. Сенлин только поблагодарил его и пообещал заплатить за следующий раунд. – Итак, Сирил, расскажите мне, чем вы занимаетесь?

– Бухгалтерией. Большинство моих клиентов – импортеры: сахар, кофе, чай, лярд, ром и тому подобное. – Принесли напитки, и Сенлин принялся потягивать теплую воду, а двое мужчин наблюдали за ним с плохо скрываемым отвращением. Он покатал воду во рту, сглотнул и издал удовлетворенный звук. – Температура для языка идеальная!

Улыбка герцога начала терять свой блеск.

– Ваша контора находится здесь, в Пелфии?

– Нет, в Боскопии.

Герцог хлопнул ладонью по полированному бару и громко рассмеялся:

– О, да вы боскоп! Это все объясняет! А я уж задумался, не сумасшедший ли вы, с этой дыркой в носке и водой с температурой слюны. Теперь все понятно!

– Неужели у вас действительно есть такое предубеждение против моих соотечественников?

– Не принимайте близко к сердцу, Сирил! Мы, пелфийцы, просто любим, когда наши пироги сладки, ароматы интенсивны, а вечеринки порочны. Но, честно говоря, у нас тут слишком много идиотов бегает вокруг. – Герцог распахнул сюртук и сунул руку в нагрудный карман. Сенлин узнал письмо, которое он вытащил. – Я бы предпочел вести деловые переговоры с бухгалтером-боскопом, а не с щеголем-пелфийцем. И это подводит меня к вашему письму. – Герцог постучал пальцем по уголку сложенного листа бумаги на стойке бара. – Я получаю десятки таких депеш каждый день – люди просят ссуды, инвестиции или право использовать мое имя, которое само по себе является своего рода валютой. Но вы… – Он прищелкнул языком, и в его улыбке промелькнуло недоверие. – Вы предлагаете превратить мою жену в акционерный капитал?

– Да. Да, предлагаю. – Сенлин сложил руки на великолепной стойке бара.

Эта идея развивалась в течение нескольких часов, которые Сенлин провел, изучая одержимость Пелфии Марией. Было очевидно, что для кольцевого удела она – идеал. Подобную страсть он понимал чересчур хорошо. Возможно, это было всего лишь свойством человеческой природы – наделять кого-то совершенством, а затем поклоняться плодам воображения. И конечно же, большинство преданных поклонников обожали ее без всяких ожиданий. Но столь много людей были заинтересованы в ее славе – газеты, театры, не говоря уже о светских львицах, которые хотели видеть ее на своих вечеринках, – что в какую-то минуту Мария превратилась из объекта привязанности в ценный объект. Сенлин чувствовал, что у него сложилось достаточно ясное представление о том, как Пелфия относится к Сирене, но чего он не знал, что ему нужно было знать, так это как сам герцог воспринимал Марию. Женился ли он на ней из искренних чувств или ради низменных амбиций? План Сенлина состоял в том, чтобы соблазнить этого человека богатством и славой и посмотреть, есть ли у его любви предел. Поэтому в своем письме он предложил герцогу разрешить ему управлять продажей акций, касающихся музыкальной карьеры его супруги. Если герцог согласится на сделку, Сенлин будет знать наверняка, что этот человек – мерзавец, а Мария в беде. Если герцог откажется… что ж, вердикт по поводу его характера все равно будет вынесен.

– Я не совсем понимаю, что вы предлагаете, – признался герцог. В первый раз, к чести Вильгельма Горация Пелла, его улыбка сменилась хмурым взглядом. – Мария – это человек. Она – моя жена. Я не собираюсь продавать жену.

Сенлин уловил в страсти этого человека нечто похожее на искреннее обожание. Но, не собираясь так легко поддаваться, он настойчиво продолжил:

– Нет, вы будете продавать акции, связанные с ее именем, образом, исполнением, песнями, нарядами, разновидностью духов и так далее. Сейчас она больше, чем просто человек, не так ли? Она – концепция, завидный идеал. А идеал вы продать сможете.