Джосайя Бэнкрофт - Король отверженных [litres]

– Да перестань ты ерзать! – рявкнул Байрон, затягивая ленту на груди Сенлина.

– Мне перестать дышать? Может быть, вы мастерите для меня гроб?

– Еще нет! – сказал Байрон.

– Прекратите, вы оба. – Голос Сфинкса жужжал и потрескивал, перекрывая гудение шкафа. – Сенлин, пожалуйста, убеди меня, что ты не абсолютный дурак. Скажи мне, почему было бы ошибкой для всех вас идти в Пелфию вместе, рука об руку?

Не обращая внимания на ощупывающего его Байрона, Сенлин сказал:

– Я полагаю, так нас будет легче узнать. Мы довольно… запоминающийся отряд.

– А! Приятно видеть, что от крошки у тебя не все мозги сварились.

Олень в отчаянии заблеял:

– Ты так крутишься, что можно подумать, будто у тебя уши на бедрах!

Сенлин был слишком рассеян, чтобы ответить на колкость Байрона.

– Значит, я пойду один?

– Не драматизируй, Том! Мы будем обмениваться сообщениями каждый день, – сказал Сфинкс.

Сенлин спросил, как это произойдет, и изобретатель описал механических мотыльков, предшественников заводных бабочек, уже виденных бывшим директором школы.

– Мотыльки более примитивны; они записывают звук, но не картинку. Но для целей переписки их более чем достаточно. Байрон перехватит твои послания на борту «Авангарда», передаст всю необходимую информацию экипажу, а затем перешлет их мне. Ты будешь один лишь в телесном смысле. В духовном же мы окажемся близки, как мотылек и пламя.

– Великолепно, – пробормотал Сенлин.

– Далее, я знаю, что у тебя возникнет искушение поискать жену, особенно как только ты ощутишь неизбежное одиночество. Но послушай меня: ты не будешь прилагать никаких усилий, чтобы связаться с женой, когда…

– Если! – Сенлин вцепился в ковер босыми пальцами ног. – Если она там.

Однажды ложная надежда уже отравила его, и он твердо решил не повторять ошибок.

– Байрон, у тебя есть газета, которую я тебе дал? – спросил Сфинкс.

Олень, фыркнув, перебросил рулетку через плечо и принялся рыться в кожаной сумке. Через мгновение он достал сложенную газету и передал ее Сенлину, прежде чем отойти к панели пыхтящего шкафа.

Сенлин слабеющим голосом прочел заголовок вслух:

– «Герцог Вильгельм Гораций Пелл женится на Сирене, Марии из Исо».

Он посмотрел на дату наверху. Газете было почти семь месяцев. Он хотел читать дальше, но руки не слушались, охваченные внезапной слабостью. Газета упала, как тяжелый театральный занавес.

Перед ним был факт, и все же разум не спешил принять его. Чувство напомнило Сенлину тошнотворное смятение, которое он пережил, когда мальчишкой узнал, что ночью умер дед. Он сразу поверил, что это правда, – о случившемся рассказала мать, а она никогда не лгала. Но в тот вечер, когда ему показали тело деда, вымытое, одетое и приготовленное к поминкам, все стало правдивым в ином смысле. Верить – не то же самое, что знать.

– Она вышла замуж за графа, – пробормотал он, и у него перехватило горло от этих слов.

– Вообще-то, он герцог, – уточнил Сфинкс.

Их прервал звук, похожий на крик пикирующей птицы, который перешел из бормотания в приглушенный вопль. Казалось, он доносился из шкафа, тот дребезжал все сильнее и сильнее, его петли стучали, как зубы.

Ни Сфинкс, ни Байрон не проявили особого беспокойства. Когда тряска резко прекратилась, Байрон потянул за щеколду и открыл дверцы шкафа.

Внутри на деревянной вешалке, словно на трапеции, висела Волета Борей. Розовощекая, с шарфами и чулками на шее, она бросилась в гардеробную. Несмотря на относительно небольшой рост, Волета заполняла собой каждую комнату, в которую входила. После того как она коротко остригла темные волосы, еще сильнее стали выделяться широкие губы и ярко-фиолетовые глаза.

– Просто ужасно! – радостно воскликнула девушка. – Все случилось так чертовски быстро! Я никогда в жизни не ездила с такой скоростью! Похоже на падение, только в два раза быстрее. Я должна попробовать еще раз.

– Я же сказал тебе, Волета, это не аттракцион. Это Шкаф-Приукрашиватель, – сказал Байрон. – И ты должна ждать своей очереди на снятие мерок, а не бесноваться в моей кладовой.

Волета, не обращая внимания на то, что Сенлин наполовину раздет, заговорила с ним в возбужденном порыве:

– Эта штука соединяется с хранилищем, полным платьев, костюмов и носков, все они свисают с потолка, как летучие мыши. Там почти нет света, но есть механические руки, которые тянутся и хватают вешалки, а затем проносятся сквозь стены! – Одновременно с рассказом она передала бедняге Байрону собранную по дороге «коллекцию» одежды. – Я обещаю, капитан, прока́титесь разок – и это хмурое выражение исчезнет с вашего лица.

Волета сунула руку под блузку и вытащила из-под воротника со стороны спины черный бархатный диск. Перевернула, постучала по нему костяшками пальцев, и диск раскрылся. Волета надела получившийся цилиндр. Он сразу же упал ей на уши.

Все еще как в тумане, Сенлин протянул ей газету:

– Я ее нашел.

Волета взяла газету, сияя от волнения, но радость увяла, когда она прочитала заметку. Смутившись, девушка стянула с головы шляпу.

– Герцог? Она вышла замуж за герцога? Я не понимаю. Она твоя жена. Она не могла… я думала, что она… мне так жаль, капитан.

– Больше не капитан, – сказал Сфинкс, словно пытаясь унизить Сенлина еще более основательно.

Сенлин повернулся к Сфинксу:

– Она хотела выйти за него замуж или ее вынудили?

– Боюсь, что подслушивающие устройства и газеты могут рассказать не так уж много. Я не знаю, сказала ли Мария «да» по собственной воле или герцог ее заставил. То, что было сказано шепотом, то, что сокрыто в душе, – к этому стоит прислушиваться внимательнее. – При этих словах Сфинкс съежился, и черные одежды растеклись по полу.

Он приблизил большое, как серебряное блюдо, лицо к лицу Сенлина.

– Тогда я должен спросить ее, – решительно заявил Томас, стоя в одном белье.

– Неужели у тебя такая короткая память? Я только что сказал, ты не должен разговаривать с женой. Ты не будешь писать ей писем. Ты не будешь шпионить за ней из кустов. Ты не приблизишься к ней, ее мужу или их дому.

То, что родилось как холодная, беспомощная печаль, теперь согревало Сенлина от сердца до кончиков пальцев.

– Как ты можешь быть таким бессердечным? Неужели в тебе нет ничего человеческого? Ты ведешь себя так, словно она – каприз, нечто мимолетное. Все не так! Она женщина, чью жизнь я разрушил! Погубил своей гордыней, негодностью, себялюбием. Я найду ее. Я предложу ей помощь, если она в ней нуждается, сердце, если она его хочет, и голову, даже если она пожелает увидеть ее насаженной на пику! А ты, с твоими заговорами и контрактами, с твоей трусливой маской и заводным сердцем, – ты меня не остановишь!