Джосайя Бэнкрофт - Король отверженных [litres]

Сенлин ослабил хватку, но, вспомнив совет друга-здоровяка, принялся вслепую колотить по буйству рук, кулаков и коленей, которые атаковали его. Он услышал с проблеском удовлетворения, как кто-то разбил костяшки о клобук. Одни руки тянули его за собой, пытаясь оттащить от двери, другие толкали назад, словно собираясь использовать его как таран. Неровные ногти царапали голую грудь, локти барабанили по ребрам. Он начал соскальзывать вниз и понял, что еще мгновение – и его затопчут.

Что-то похожее на посох ударило по клобуку, и посреди хаоса раздался хриплый крик:

– Винтовки!

Затем последовала вспышка жара, воздух наполнился дымом и зазвенел колокол – все выше и выше, не затихая.

Давка, которая за мгновение до этого пригвоздила его к двери, прекратилась. Он заковылял вперед, спотыкаясь о тонкие и безжизненные конечности. Гладкая каменная дорожка под ним обрывалась, уступая место рыхлым, неустойчивым обломкам. Он раскинул руки, но ничего и никого не почувствовал. Ему пришло в голову, что он, возможно, стоит на краю огромной пропасти; от этой мысли закружилась голова, и Сенлин упал на четвереньки.

Он выкашлял из легких дым от выстрела, но здешний воздух был настолько отвратительным, что его едва не стошнило. Зловоние напомнило о штормовых приливах, которые обрушивались на Исо: высокая вода выбрасывала на берег горы рыбы и водорослей, которые потом гнили на солнце.

Если Тарру застрелили в туннеле у ворот, Сенлин точно знал, что делать. Он найдет камень и будет бить им по застежке на горле. Он снимет клобук любым способом, даже если придется перерезать себе горло.

Через мгновение после того, как саморазрушительное желание промелькнуло в голове, он упрекнул себя. Нет, он не станет выполнять за герцога грязную работу. Вил оказался достаточно глупым, чтобы оставить его в живых. Сенлин верил угрозам герцога, верил, что тот убьет Оливет только для того, чтобы досадить ему и запугать Марию. Но так же как Сенлин недооценил своего врага, герцог недооценил его самого: его находчивость, его решимость и силу его друзей. Он не хнычущий директор Рыбье Брюхо! Он умеет выживать, интриговать, он человек из облаков! Он не умрет здесь, в этой вони, с банкой на голове. Нет! Он на дне дна, в самой глубокой сточной канаве. Он не может опуститься ниже. Дальше только смерть или воскресение, так пусть же воскресение и начнется!

Он вскочил на ноги, поднял руки и пригрозил кулаками окружавшей его тьме.

Вышел несколько театральный жест, но ему было все равно. Он взревел в своей тюрьме, помня о тех жизнях, которые был полон решимости спасти.

Когда звон в ушах стих и звук его голоса отдалился, он почувствовал, как большая рука легла ему на плечо. И через глазок возле уха услышал крик Тарру:

– Да, да, мы живы. Мы выжили. Поздравляю. Но ты же понимаешь, что потерял свою набедренную повязку? Люди смотрят. Может, не стоит так трястись?

В панике Сенлин наклонился, чтобы прикрыться, но обнаружил саронг на положенном месте. От грохочущего смеха Тарру Сенлин вспыхнул от гнева:

– Как ты можешь шутить в такой момент?

Смех Тарру прервал уродливый стон.

– Ну что ж, если предпочитаешь провести последние дни в слезах, директор, я сделаю одолжение. Уверен, что смогу вспомнить одну-две грустные баллады. – К удивлению Сенлина, Тарру покачнулся. Он едва успел поймать своего тяжелого друга. – Но у тебя же ведро на голове, а меня подстрелили. Я бы сказал, что сейчас самое подходящее время для шуток.

Черная тропа на каждом шагу была необычно извилистой. Казалось, она создана для того, чтобы спотыкаться, выворачивать лодыжки и колоть пятки. Сенлин предпочел бы пригнуться и ползти на четвереньках, чтобы ощущать ловушки, которых не видел, но Тарру не мог идти без посторонней помощи. Поэтому Сенлин играл роль костыля, а Тарру – глаз, направляя друга потоком указаний:

– Немного левее, директор. Пригнись чуть-чуть. Вот, хорошо. Здесь еще одна дыра. А потом – большой шаг вперед. Полегче, полегче! Направо… еще немного. Вот.

Когда они падали, то падали вместе, растянувшись на неровной скале. Они пользовались каждым падением как возможностью отдышаться, и пока они хрипели и пыхтели, Сенлин расспрашивал, куда они идут, и как выглядит Тропа, и что за звуки раздаются в темноте? Оказалось, что даже мрачная картина Черной тропы, нарисованная Тарру, была предпочтительнее того, что подбрасывало его воображение.

Тарру признался, что у него в мыслях не было какого-то конкретного пункта назначения. Сейчас ему хотелось одного – чтобы между ними и заставой возникло расстояние побольше. Заставы, по его словам, заработали дурную репутацию. Отчаявшиеся и бесчестные собирались там, ожидая новичков на Тропе, чтобы ими воспользоваться.

На ошейнике каждого хода висела железная подвеска, называемая «должок», в которой содержалась история долгов хода. Должки были запечатаны воском и проштампованы эмблемами тех кольцевых уделов, где они в последний раз подвергались инспекции. Ходам без должков или с испорченным должком не разрешалось брать новые грузы, что, по существу, превращало их в узников Черной тропы с весьма скромной надеждой на спасение честным путем.

Тарру рассказывал Сенлину истории о ходах, которые приходили на Черную тропу с незначительными долгами, и у них сразу появлялись друзья – отчаявшиеся люди, задолжавшие состояния. Эти безнадежные должники убеждали новичков, что, кроме них, ни одна живая душа на Тропе не достойна доверия. А потом они убивали этих бедолаг только для того, чтобы заполучить их должки.

– Если кто-нибудь спросит, – сказал Тарру, – ты должен столько, что хватило бы на королевский выкуп.

– Вероятно, это не так уж далеко от истины, – сказал Сенлин, вспомнив, кто прицепил к нему должок. Он не сомневался, что герцог сочинил экстремальную цифру и ему не составило особого труда сфабриковать документы, подтверждающие историю долга. – Но неужели все, кто идет по Тропе, так безжалостны?

– Ни в коем случае. Большей частью, это прекрасные, обычные люди. Если бы мне пришлось выбирать: разделить ли бутылку портвейна с человеком из верхнего удела или с кем-то с Черной тропы, я бы каждый раз выбирал последнего. Но поскольку здесь нет ни законов, ни судей, ни констеблей, то грешники наделены большой властью.

Пуля попала Тарру в бедро. К счастью, она не задела кость и главные артерии, прошла навылет. Джон перевязал рану, как мог, полоской, которую оторвал от края своего саронга, но это не остановило кровотечение полностью. Даже когда они шли, бедро к бедру, Сенлин чувствовал расползающееся пятно влаги. Они не обращали на это внимания, потому что, как продолжал настаивать Тарру, настало время для шуток. Хотя ни один из них не мог придумать ничего смешного.