Ольга Ярошинская - Злая зима [litres]

– В горьком процент какао выше, железа больше.

– Расскажи ту сказку, про бога, – попросила она, вышагивая рядом с ним по узкой улочке, изгибающейся змеей.

– Да я уже толком не помню. – Он вынул из пакета багет, откусил горбушку. – В общем, жил-был бог. Был он злой и жестокий.

Эльза протянула ему шоколадку, и он отломил полоску.

– Насколько злой? – спросила она.

– Очень. Умывался кровью, ел маленьких детей, воплощенное зло. Может, даже делал оборотням внезапную эпиляцию по утрам. Хотя вряд ли. Согласись, двоих таких порождений тьмы земля бы не вынесла.

– Брун, ну прости. Я не думала, что ты так отреагируешь.

– А как еще я должен был отреагировать?

– Я так больше не буду.

Он остановился на дороге, посмотрел на Эльзу.

– А ты планировала повторить? – Он покачал головой, откусил багет и пошел дальше. – И вот собрались тогда самые сильные звери…

– А медведь там был?

– Был, конечно. Собрались, значит, самые сильные звери и решили убить этого бога. Да только вот он был бессмертный. Ничего его не брало: ни железо, ни серебро, ни осина. Набросились они тогда на него все вместе и разорвали на части.

– Так а сжечь?! – посоветовала Эльза, взяв Бруна под локоть. Он покосился на нее, но руку не убрал.

– Думаешь, самая умная? Не горел. Сто лет держали в негасимом пламени куски его тела – уже сменилось два поколения оборотней, и теперь их правнуки поддерживали огонь. Но бог так и не сгорел. Тогда оборотни договорились хранить его части по отдельности, чтобы никак он снова не собрался.

– Адский конструктор какой-то.

Маяк появился внезапно: дома расступились, и в просвете выросла серая башня, покосившаяся в сторону деревни, словно отворачиваясь от холодных волн.

Они спустились по тропинке к берегу.

Фундамент башни был темнее стен, из крупного черного камня, покрытого серыми разводами соли. Со стороны моря на маяке выросла длинная борода из сосулек.

Брун, крякнув от натуги, отодвинул тяжелый ржавый засов, открыл дверь и вошел внутрь.

– Надо было фонарик взять, – посетовал он.

– Я и так вижу, – прошептала Эльза.

На черных стенах плясали звери: примитивные, грубые, кое-где заросшие синеватой плесенью. Эльза прошла по кругу, касаясь кончиками пальцев рисунков. Человек с головой льва держал в пасти оторванную ногу, крокодил отрывал от туловища руку.

– Жуть какая, – пробормотала она, поежившись. – А вот и кошечка. И наша рука.

Рисунок на черном камне, который Дробовицкий скопировал в блокнот, едва виднелся за налетом пыли. Эльза протерла стену ладонью.

– Гляди – медведь, – сказал Брун, смахнув с камня паутину, покрытую инеем. – Что это он держит?

– Шишку? – предположила Эльза. – Брун, да какая разница! Может, медведь печень Бальтазару вырвал или селезенку. Кто сейчас разберет? О! Надо было им этого бога сожрать! Вряд ли бы он самособрался после такого.

Брун вытащил черную руку из кармана, протянул ей.

– Сока дать запить?

Эльза фыркнула и пошла прочь из маяка.

– И что мы узнали? – спросила Эльза, сидя на пирсе. Она взглянула на недоеденную шоколадку, поморщилась и, завернув ее в обертку, сунула назад в пакет. – Ничего не узнали.

– Сказка оказалась правдой, – ответил Брун, жуя багет.

– Я вот все думаю о том, что сказал пастырь.

Солнце выглянуло из-за туч, растянутых над горизонтом, точно мокрое серое полотенце, и Эльза прищурилась, сморгнула набежавшие слезы.

– Он сказал, что я стану богом.

– А еще что у него есть справка о том, что он избранный, – добавил Брун.

– После укуса все меняется, – сказала Эльза. – Вампиры, по сути, не живут. Они не работают, не влюбляются, не рожают детей. Они не испытывают эмоции. Наверное, бог, если он есть, на самом деле такой – вечный и равнодушный. И ему плевать на судьбы людей.

Она поболтала ногами и глянула вниз, на подбегающие к опорам пирса серые волны. Море хмуро вздыхало, тихий ветер трепал ее волосы, перебирая пряди.

– Знаешь, если бы я приехала сюда до укуса, то воспринимала бы все по-другому. Раньше я обожала море. А сейчас… – Она дернула плечом. – Я не испытываю ничего. Ну, море, волны, закат – меня это не трогает. – Эльза повернулась к Бруну. – Я вампир. Никаких эмоций.

Она опустила голову на грудь.

– Ведьмин порошок при тебе? – спросил он.

– Конечно.

– Дай на минутку.

Она стащила с шеи серебристый шнурок, протянула мешочек Бруну. Он неторопливо сунул его в карман куртки, а потом резким движением спихнул Эльзу с пирса.

Она с визгом плюхнулась в воду, вынырнула ошарашенная, глаза расширились как плошки.

– Брун! Ты больной! – выкрикнула она, отплевываясь и барахтаясь. – Вода ледяная!

– Хоба, – сказал Брун, доедая багет. – Эмоции!

– Скотина!

Волна накрыла ее с головой, и Эльза, вынырнув, выплюнула воду.

– Тебе же нравится соленое? – спросил Брун.

– Я не умею плавать! – выкрикнула Эльза.

Волна кувыркнула ее, проглотила.

– Не-а, – сказал Брун, вынимая из пакета пирожок. – Я на это не куплюсь. Греби сюда, я тебя выловлю!

Он откусил пирог, прожевал, глядя на серые волны.

– Выныривай уже. – Брун отложил пирожок, отряхнул пальцы. – Да не может быть, – пробормотал он.

Он встал, снял куртку, всматриваясь в воду, стащил через голову свитер. Белая рука Эльзы всплыла на поверхности, как лилия, и снова исчезла под толщей воды.

– Твою ж мать! – Брун скинул ботинки и нырнул в море.

Он настиг ее в несколько гребков, перехватил одной рукой под мышками, приподняв над волнами. Голова Эльзы безвольно поникла на его плече. Брун доплыл до пирса, схватился за металлическую перекладину лестницы. Рука соскользнула, и он снова бултыхнулся в воду. Вынырнув, уцепился за лестницу, перекинул Эльзу на серые доски пирса, вскочил следом. Поднял ее, перекинул через колено лицом вниз, засунул в рот два пальца и второй рукой придавил грудную клетку. Вода хлынула изо рта, Эльза закашлялась, задрожала. Хрипло вздохнула, и ее вырвало водой вперемешку с шоколадом.

– П-п-п…

– Помочь? Плохо? – спросил Брун, растирая ей спину.

– П-п-придурок, – сказала она, стуча зубами.

– Да, – быстро согласился Брун. – Подожди, потерпи, сейчас мы тебя согреем.

Он сгреб одежду, второй рукой подхватил Эльзу и, перекинув ее через плечо, побежал к земле.

Брун ногой толкнул двери маленькой гостиницы, вбежал, стукнул по колокольчику на стойке так, что тот погнулся.

– Номер! – крикнул он появившемуся в дверях старику в красной жилетке, швырнул через стойку кошелек.

Старичок снял со стены ключи, протянул Бруну дрожащей рукой, и тот, схватив их, понесся наверх с Эльзой на плече.

– Номер двадцать! – крикнул старик вслед. – Первая дверь от лестницы! Эх, молодость… – проворчал он. Открыв кошелек Бруна, взял две купюры. Закрыв его, положил в полку под стойкой и, покачав головой, пошел назад.