Антон Бильжо - Капсула бессмертия [litres]

Ангелина в белой меховой шубке – маленькая принцесса, добрая фея, путеводная нить во мраке, посланная ему Великим Отцом, – ждала на улице, рядом с мотоциклом. Герман оседлал железного коня, поднял и посадил ее перед собой.

– Открой ворота, – приказал он Николаю.

Когда они оказались на свободе, Пророк, обращаясь к колченогому, произнес следующее:

– Ты хотел стать бегуном… так беги.

И издав громоподобный рев, сорвался с места.

Ангелина волшебной палочкой указывала дорогу. Сразу за Upper Village начинались глухие места – грязный пруд, к которому были обращены задники магазинов, негостеприимная деревня, где прямо на дороге спал человек и вслед за Германом долго с лаем бежала линялая дворняга цвета тряпки, потом пошли кооперативные дачи, залатанные, собранные из ворованных калиток, цистерн, стеклышек, поблескивающих в ночи. Ни одно окно не горело, а редкие фонари просеки дрожали от усилия осветить разруху. «Хибары бедноты, которая тянется к земле, чтобы не поднимать голову, – думал Герман. – Да будет им известно о восьмиконечной звезде».

Потом они спустились с холма и выехали на хорошую дорогу, идущую через матовое от испарений поле. За полем влетели в черную стену леса. Снег уже растаял, стволы стояли мокрые, как застывшие змеи.

– Тебе не страшно? – спросил Герман в шлем, перекрикивая ветер.

– Нет.

Волосы Ангелины развевались, она была вынуждена снять корону и куталась в манто совсем как взрослая.

– Ты точно помнишь, куда ехать?

– Там дальше. Поворот на бетонку.

Сосредоточенная и серьезная, она вспоминала координаты.

Свернули на узкую дорогу в ельник шириной в две плиты. Герман начал узнавать места. Кажется, волнения дня не прошли даром. Сбавил скорость: в глазах все поплыло, подташнивало, он терял почву под ногами, терял время и место – то самое состояние, только многократно усиленное: как будто что-то выдавливало его отсюда.

– Только не сейчас, – вслух попросил Пророк. – Дай успеть.

– Что?

– Ничего, маленькая. Ничего.

Елки расступились, их место заняли кустарник и молодые деревца не выше человеческого роста. Посветлело. Поднятые корнями плиты топорщились, мешая ехать. Все было залито синим неземным светом.

– Я это уже видел, – прошептал Герман.

– Вон площадь, – показала Ангелина.

Третьяковский заглушил мотоцикл, помог слезть девочке.

– Папа говорил, там секретный аэродром.

Пророк кивнул. Прихватил рюкзак, меч и двинулся вперед, взяв девочку за руку. Какая тишина. На часах 6.30. Последний раз он видел лес в это время двадцать лет назад, бродя по Лосиному острову. Он никогда не напишет роман. У него нет ни мыслей, ни сил. Вот к какому выводу он тогда пришел, потеряв дорогу. Но знал ли Герман, чем все это закончится?!

– У тебя рука холодная, – сказала Ангелина.

Потемневшие глаза той, которая не побоялась пойти с ним до конца, глаза его истинной Катрин – прозрачные, как вода горного источника.

– Может, полежишь, ты бледный.

– Потом полежу, маленькая.

Он продирался сквозь кусты, придерживая ветки и давая дорогу ей. Аэродром занимал площадь приблизительно с квадратный километр. Взлетной полосы не было: логично, зачем она нужна летающим тарелкам? На посветлевшем ночном небе, как свечи в праздничном чертоге, мерцали звезды. Герман шел и шел, спотыкаясь о всю эту цепкость, ползущую с земли, не дающую ему оторваться.

Почему аэродром в таком состоянии? Возможно, это камуфляж… Если так, то искусно замаскированный звездолет может быть где угодно.

– Внимательно смотри по сторонам, – просипел рыцарь. – Тарелка серебристая. Ее должно быть видно сквозь ветки.

Холодный пот струился по нему. Не бойся.

– Вот. – Герман опустился на одно колено. – И все, – договорил он, ложась навзничь, глядя в небо, с которого уже почти полностью сошли звезды.

Оно порозовело с одного краю, посинело с другого, созревая для хорошего дня.

Пустое зеркало. Ни злое, ни доброе, а просто ясное и широкое, отражавшее всех: тяжелых, удрученных, извивающихся по этой земле.

Неужели он так запутался? В чем ты жил, старший копирайтер, Герман Третьяковский? В каких тесных путях от работы до дома, от дома до работы, в каких эпических червоточинах? Ты ведь даже не мог бы сформулировать, с чем боролся, куда пробивался.

Вышло солнце и озарило поблескивающий сонный лес. Неужели все это и была его жизнь – вещи, окружавшие его, презираемые и воспеваемые им, случайно встреченные люди, непонятые, принятые за других, люди близкие и упущенные, так и не дождавшиеся его, тысячи ничем не закончившихся мимолетных влюбленностей и целые забытые эпохи.

Его обманули, но что такое ложь, если она уже стала частью жизни – опутана корнями, диким виноградом, поросла травой, как бетонные плиты. Увлечения, иллюзии, роли – превратившаяся в единственную реальность игра. И страх, оказавшийся просто болезнью, ведь сейчас он отступил перед последним рубежом.

Там, снаружи было столько радости.

Ангелина сидела рядом, взяв его за руку и щупая пульс.

– Откуда ты знаешь, как это делается? – с улыбкой спросил Герман.

Она растегнула его куртку.

– Ты красивый, – сказала девочка, проведя рукой по его груди. – Храбрый. Украл меня. – Герман усмехнулся. – Я сразу заметила, как ты на меня смотрел.

– Как?

Девочка не ответила, только бросила на него чуть обиженный взгляд.

Что с ее лицом? Ангелина успела накраситься: яркие губы, глаза с тенями, бриллиантовые серьги в ушах. Она как на бал собралась.

– Послушай, Катрин, тебе нужно выбираться отсюда.

Девочка кивнула.

– Я уже вызвала «Скорую».

– Когда ты успела?

– Ты искал тарелку, а я набрала.

Нет, Герман никуда не уедет.

– Тебе придется выйти на большую дорогу, чтобы их встретить.

Ангелина не отпускала руки умирающего.

– Я не оставлю тебя.

– Это нужно, малышка.

Сжала губы, словно преодолевая внутреннее сопротивление, а когда справилась с ним, произнесла:

– Если ты просишь…

– И вытри все это.

Всхлипнула, схватила свой маленький клатч, достала салфетки для снятия макияжа неизвестной Герману фирмы Korres для жирной и комбинированной кожи.

– Мамины? – с улыбкой спросил Третьяковский.

Ангелина, не отвечая, терла и терла лицо.

– Прости. – Герман поднес к губам ее маленькую кисть с покрашенными золотым лаком ноготками. – Мы обязательно полетим.

Девочка вскочила, сняла серьги, бросив их в сумочку и собираясь уйти, чего бы ей это ни стоило.

– Дитя. Можешь ли ты сделать последнее одолжение для рыцаря восьмиконечной звезды? – Заплаканная, с разманной тушью, она с ненавистью посмотрела на него. – Это будет сложное задание. – Переборов обиду, кивнула. – Открой рюкзак, – попросил Герман. – И достань карту-схему чакр…