Глен Кук - Крепость во тьме [книги 1, 2, 9] [сборник litres с оптимизированными иллюстрациями]

Ангел не отвечал на вопросы, он лишь осуждал детей Хаммад-аль-Накира за то, что те позволили приспешникам Тьмы притупить их желание служить истине.

За четыре столетия до рождения Мики аль-Рами на земле был город под названием Ильказар, властвовавший над всем Западом. Но короли его были жестоки и слишком часто поддавались влиянию чародеев, которых интересовали лишь собственные достижения.

Над чародеями Ильказара висело древнее пророчество, утверждавшее, что империя найдет свою гибель из-за женщины. И мрачные маги безжалостно преследовали всех женщин, кто владел Силой.

Во время правления Вилиса, последнего короля, сожгли женщину по имени Смирена. У нее остался сын, но палачи не придали этому значения. Мальчик перебрался в Шинсан, Империю Ужаса, где учился у тервола и Принцев-Чудотворцев. А потом он вернулся, одержимый жаждой мести.

Он превратился в могущественного чародея и собрал под своим знаменем врагов империи. Последовавшая война стала самой жестокой из всех, что помнил мир. Чародеи Ильказара тоже были могущественны, а капитаны и солдаты империи – преданы ей и закалены в боях. Колдовство выходило на охоту бесконечными ночами, пожирая государства.

Война превратила когда-то богатое и плодородное сердце империи в обширную каменистую равнину. Русла великих рек засыпало безжизненным песком. Землю эту назвали Хаммад-аль-Накиром, Пустыней Смерти. Потомки королей стали мелкими главарями потрепанных банд, которые устраивали друг другу кровавую резню из-за жалких подобий оазисов.

Одно семейство, Квесани, установило номинальную власть над пустыней, принеся неустойчивый мир. Слегка утихомирившиеся племена начали возводить небольшие поселения и восстанавливать старые храмы.

Дети Хаммад-аль-Накира были религиозны. Лишь вера в то, что все их испытания насланы Господом, позволяла выносить зной, пустыню и дикость собратьев. Лишь непоколебимая уверенность, что Господь когда-нибудь смилостивится и вернет им законное место среди народов, поддерживала борьбу за жизнь. Но религия их имперских предков была рассчитана на оседлый народ, крестьян и городских жителей. Церковная иерархия не шла в ногу со светской. По мере того как сменялись поколения, но Господь не проявлял милости, простонародье все сильнее отдалялось от священнослужителей. А те чересчур закостенели, чтобы приспособить догмы к потребностям уже кочевого народа. Они слишком привыкли взвешивать все на весах смерти.

То лето было самым жарким после последовавших за Падением. Осень не обещала облегчения. Оазисы пересыхали, и порядок, который обеспечивали власти, постепенно ускользал из рук Короны и священнослужителей. Хаос нарастал, отчаявшиеся люди все чаще нападали друг на друга, а молодые священники спорили со старшими относительно религиозного значения засухи. Бесплодные холмы и дюны захлестывала волна народного гнева. В каждой тени таилось недовольство.

Земля вслушивалась в шепот нового ветра. И один старик услышал некий звук. То, как он поступил в ответ, прокляло его и одновременно сделало святым.

Для имама Ридии аль-Ассада лучшие дни остались в далеком прошлом. После пятидесяти с лишним лет служения Господу он почти ослеп, и теперь о нем должны были заботиться другие слуги Господни. Однако ему дали меч и поставили охранять склон холма. У него никогда не было ни сил, ни желания, чтобы владеть оружием. Если бы явился кто-то из клана эль-хабиб, желая украсть воду из источников и водохранилищ Аль-Габы, он ничего не смог бы сделать, и лишь плохое зрение оправдало бы его перед начальниками.

Старик был истинно верующим. Он считал себя братом всем людям во всем Краю Мира и верил, что выпавшим ему счастьем следует делиться с теми, кого Господь призвал вести за собой.

В храме Аль-Габы имелась вода. В Эль-Аквиле ее не было ни капли. Старик не понимал, почему его начальники готовы обнажить сталь во имя подобной несправедливости.

Эль-Аквила лежала по левую руку от него, на расстоянии мили. Убогое селение являлось центром жизни клана эль-хабиб. Позади аль-Ассада возвышался храм и монастырь, где он жил. В монастыре доживали остаток дней священнослужители из западной пустыни.

Звук доносился откуда-то снизу, из-под каменистого склона, который ему было поручено охранять. Аль-Ассад заковылял вперед, намного больше доверяя собственным ушам, чем почти ослепшим от катаракты глазам. Звук напоминал бормотание умирающего на дыбе человека.

В тени каменной глыбы он нашел лежащего мальчика.

На вопросы «Кто ты?» и «Тебе нужна помощь?» ответа не последовало. Старик присел и скорее ощутил, чем увидел, что перед ним жертва пустыни. Он вздрогнул, нащупав потрескавшуюся, покрытую струпьями, обожженную солнцем кожу.

– Ребенок, – пробормотал он. – И не из Эль-Аквилы.

Жизнь почти оставила юношу. Солнце выжгло большую часть его сил, иссушив душу так же, как и тело.

– Идем, сын мой. Вставай. Тебе теперь ничто не угрожает. Ты пришел в Аль-Габу.

Юноша не отвечал. Аль-Ассад попытался поставить его на ноги – мальчик никак ему не помогал, но и не сопротивлялся. Имам не мог ничего с ним поделать. В мальчике уже не осталось желания жить, и он лишь бессвязно бормотал странные слова: «Я шел с ангелом Господним. Я видел стены рая». Потом он впал в полное беспамятство, и аль-Ассад так и не смог снова привести его в чувство.

Старик проделал долгий и болезненный путь в монастырь, останавливаясь через каждые пятьдесят ярдов, чтобы обратиться к Господу с просьбой пощадить его жизнь, пока он не сообщит о находке настоятелю. Сердце его вновь билось с перебоями, и он понял, что недолог тот час, когда смерть примет его в объятия.

Аль-Ассад больше не боялся Темной Госпожи – на самом деле он даже ждал облегчения от страданий, которое принесет ему смерть. Но он просил о снисхождении, чтобы ему позволили совершить последний праведный поступок. Господь возложил на него и на храм определенные обязательства, приведя жертву пустыни к нему и на земли храма.

Смерть услышала его и остановила свою руку, возможно предвидя позднее куда более богатый урожай. Настоятель сперва ему не поверил и обругал за то, что он оставил пост.

– Это все проделки эль-хабибов. Сейчас они наверняка крадут нашу воду. – Аль-Ассаду все же удалось убедить настоятеля, хотя радости тому это нисколько не добавило. – Чего нам только не хватало, так это лишних ртов.

– «Имели вы хлеб, но не накормили брата вашего? Имели вы воду, но не напоили брата вашего? Тогда говорю я вам…»

– Избавь меня от цитат, брат Ридия. О нем позаботятся. – Настоятель покачал головой, предвкушая тот день, когда Темная Госпожа наконец заберет аль-Ассада. Старик со своими благими намерениями становился чересчур обременителен. – Смотри, его уже несут.