Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

В лучах закатного солнца на край распадка выскочила черная машина, затем другая, третья. Угрюмые, низколобые и тяжеловесные – в общем, типичные детища фабрикаты «Облыг». Хрипя шестернями, выполз огромный лесовоз, чья порода затерялась под напором кустарного ремонта. Они стояли неподвижно, чтобы все желающие успели насладиться театральностью композиции.

Первая машина тронулась с места и быстро набрала скорость на склоне. Она двигалась чудовищно неизящно, но эффективно.

Йозефик впал в оцепенение наивного кролика, которому кажется, что со стаей волков можно договориться и потом вместе в старости со смехом вспоминать это забавное недоразумение. «Клоперблох-Ажимо» продолжал медленно ползти по дороге, несмотря на протесты Сьомирины и то, что Йойк уже принял бойцовскую стойку на заднем сиденье.

– Мы должны хотя бы спросить, что им от нас нужно. Может, ничего плохого они и не задумали. Вдруг я еще одно наследство получил. Или ты, – пытался сторговаться с Сьомириной Йозефик, но было ясно, что торгуется он в первую очередь с собой. Сьомирина поджала губы. По ее лицу пробегали отзвуки внутренней борьбы. Она тяжело выдохнула и вытащила револьвер из бардачка.

– Мы влипли, Йозефик. Как еще никто из нас не влипал.

Подъехавший слева «Облыг» рядом с «Клоперблох-Ажимо» смотрелся как угрюмый громила из кабака с сомнительной репутацией. Несмотря на несомненный мезальянс, они продолжали ехать бок о бок. За ними глотали пыль еще два автомобиля и лесовоз.

Наконец стекло железного уродца опустилось, и из него высунулся уродец мясной. Его лицо было сплошным ожогом. Оплавленная свеча желтой плоти с ужасающими розовыми пятнами. Никаких ресниц, бровей и волос. Только ожог и один злой, сверлящий глаз. Второй был похож на громадную подгнившую икринку.

– Чудесный вечерок для прогулки на авто, не так ли, господин вир Тонхлейн? – прохрипел-проклекотал огарок.

От его изуродованного голоса Йозефику стало не по себе. Это был голос выплюнутого загробным миром покойника.

– Да, погода чудесная, – сглотнув комок в горле, ответил Йозефик.

Ему показалось, что этот цепкий взгляд он уже где-то видел. Только удвоенный.

– Мы с вами знакомы?

– О, да, господин вир Тонхлейн. Вы приняли активное участие в становлении меня как личности. Также вы дали сильный толчок в развитии моей карьеры. Мы теперь коллеги не только, хе-хе, духовно, но и практически. Я теперь тоже работаю на земле. Чудеснейшие ощущения. Если бы еще не этот небольшой казус.

Огарок провел по лицу тыльной стороной изуродованной огнем и лишенной мизинца и указательного пальца ладони. Некоторые сухожилия, казалось, лежали поверх кожи. Сьомирина тихо пискнула и отвернулась.

– Молю о прощении. Где же мои манеры? – забулькал, что, должно быть, изображало у него смех, огарок. – Как я мог забыть поприветствовать вас, госпожа Похлада. Как замечательно, что мы все здесь встретились. Совершенно случайно, естественно. Ведь так принято говорить у нас, не так ли, господин вир Тонхлейн? Должен сказать, ваша подозрительная активность в последнее время беспокоит определенный круг лиц.

Сьомирина, услышав свое имя из безгубого рта, гадливо поежилась и резко бросила:

– Вечер чудесный и вправду. И мы бы хотели провести его друг с другом наедине, если вы нас извините.

Огарок откинулся на сиденье и зашелся диким, исступленным хохотом. Это была смесь свистков закипающего чайника и астматических хрипов. Он хохотал, пока не зашелся сильным кашлем. Он сплюнул на дорогу какую-то гнойную массу.

– У вас определенно есть чувство юмора, госпожа Похлада. Дело в том, что я не в силах извинить господина вир Тонхлейна. И вас тоже, раз уж вы путешествуете вместе.

– Кхм. Послушайте, уважаемый, я решительно не понимаю, чего вам от нас надо. – В Йозефике начала разгораться ярость. Ему крайне не понравилось, что Сьомирине угрожают.

– Забавная ситуация. Я вот тоже решительно не понимаю, зачем некоему вир Тонхлейну понадобилось пустить под откос целый поезд. Со всеми пассажирами. Вы помните «Темную ночь»? – Тут огарок перешел на хрипящий захлебывающийся крик. – Зачем, Тонхлейн?! Зачем!? Зачем ты это сделал, Тонхле-е-е-е-е-ейн?! Кха-кха-хр-тьфу!!! Зачем, Тонхле-е-е-е-е-е-йн?! Что тебе было нужно, Тонхле-е-е-е-ейн?!!!

Огарок снова закашлялся и сплюнул. Вдруг он высунул в окно курносый револьвер и рявкнул:

– Останавливай машину!

Йозефик не понимал, почему его обвиняют в крушении «Темной ночи». Он сам спасся с превеликим трудом. Зато он понял, с кем он имеет дело. Журналист-неудачник, склонный к истерикам и падениям в блюда с лососем со второго этажа ресторана, удостоенного четырех улыбок Каввоча, по имени Хампфри Талецки.

Молодой человек сразу успокоился. Он помнил о феноменально паршивом зрении Талецки. Даже сейчас тот направлял револьвер в вершину холма.

– Вот теперь я вас узнал, сударь, – с издевкой процедил молодой человек. – Дерьмово выглядишь, Хампфри.

Он вдавил педаль газа в пол. Раздалось три громких хлопка. С корявой сосенки вдалеке упала муха с огнестрельным ранением и две шишки.

– Тонхле-е-е-е-е-ейн! Ты не скроешься, нигде не скроешься, Тонхле-е-е-е-ейн!!!

Затихающий позади в клубах пыли вопль сопроводили еще четыре хлопка, но Йозефику было уже глубоко плевать. Он снова был свободен. В ушах снова свистел Ветер. И пусть из патрубков вместо струй пламени летело что-то напоминающее розовую сладкую вату – немного буффонады иногда идет на пользу.

– Он стрелял, ты заметил? Он стрелял, потому что ты повинен в крушении поезда и гибели пассажиров? – осведомилась Сьомирина.

– Это какое-то недоразумение. Я сам еле выкарабкался, хотя мне очень мешали, – просто ответил Йозефик.

Сьомирина выдохнула с облегчением.

– А кто он?

– Мы ехали в одном купе. Странный тип, даже без этих… – Йозефик провел пальцем вокруг лица. – Там очень много странных людей было. И огромный богомол. Разве я не рассказывал?

В зеркале заднего вида мелькали раскачивающиеся и сильно кренящиеся на поворотах три черные машины. Лесовоз дорогой брезговал и проглатывал заросли вереска на обочине. Отчего-то преследование теперь не вызывало никакого волнения.

Сьомирина открыла окошко и подцепила пальцем клубок выхлопной ваты, зацепившийся за зеркало. Она отщипнула кусочек и положила в рот.

– Весьма недурно. Наверное, огонь все-таки способен вытравить этот сумасшедший клубничный дух. Кстати, говоришь, видел огромного богомола?

– Выше человека на две головы. Он был в маске.

– Ты тогда ни из каких ручьев или луж не пил? По полям удобрения не нюхал?

Сьомирина звонко рассмеялась при виде оскорбленной виртонхлейновской мины. Она достала с заднего сиденья шляпу и водрузила ему на голову.