Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

Сьомирина прошлась по комнате. Она провела пальцем по корешкам книг, теснившихся в большом шкафу, и пошла разглядывать старые фотокарточки в восьмиугольных рамках, стоявшие на каминной полке. Люди на них, казалось, приплясывали в отсветах жаркого огня.

– Тут так уютно, – задумчиво сказала она.

Йозефик промычал что-то неопределенное. Он уже растекся в кресле и позволял язычкам пламени гипнотизировать себя.

– Я хочу сказать, что это совсем не похоже на дом одинокого человека. Тут все полно жизни, а не сожаления.

Йозефик вспомнил место, которое считал своим домом. Жалкая комнатушка над кабаком для несчастных. Грязные обои, которые он отчаялся отчистить, провисшая кровать, качающийся стул, кривой стол и шкаф явно не по размеру. Сейчас он был рад, что отправился в путь. Ничего ценного он позади не оставил. Не считая своего одиночества.

– Одиночество идет изнутри, – только и сказал он.

Сьомирина с блаженным вздохом повалилась на диван.

– Скажи, а ты одинок, Йозефик вир Тонхлейн?

– И не надейся, Похлада. Я не настолько разомлел, – с ленцой пробурчал молодой человек.

Они обменялись сумрачными взглядами, но вскоре уже радостно смеялись. Трудно описать, какими живыми они себя чувствовали. Стоило пройти через все трудности, чтобы получить только то, что на данный момент они были сыты и в тепле…

«И вместе», – подумали они хором. И оба смутились.

– Где же Йойк? – первой выкрутилась Сьомирина.

– О боги! – слишком живо отреагировал Йозефик. – Йойк! Йойк!

– Если вы про свою животину, то она тут, у меня, – крикнула с кухни хозяйка. – Прожорливая какая.

– Кажется, все в порядке, – плохо скрывая разочарование, сказала Сьомирина.

– Мда, – протянул Йозефик, опускаясь обратно в кресло.

Они сидели в неловком молчании, иногда обмениваясь испуганными, загнанными взглядами.

– И чего этот пирог так долго доходит? – не выдержал Йозефик.

Сьомирина сердито уставилась в окно и больше не оборачивалась. Она сидела прямая, как доска, и Йозефик видел по выражению ее спины, какой же он осёл. Окончательно его убедил в собственной черствости и тупости один-единственный шмыг, изданный Сьомириной.

Слова застряли в горле и мешали дыханию своими неповоротливыми тушами. Сердце трепыхалось так, что его поведение в пережитых ужасах можно было считать ровным, как работа часов «Шибель и Рох».

«Клятый Шибель и Рох! При чем тут они вообще? Говорить же так просто. Это как кататься на велосипеде: один раз научился – и никогда не разучишься. Или нет? О боги, почему я такой дурак?» Мысли мельтешили в виртонхлейновской голове, как пчелы в улье, но нужных слов не находили.

– Все так странно… – страдальчески прохрипел Йозефик.

Сьомирина сердито дернула плечом, стараясь сбросить его руку, а когда поняла, что его руки и рядом не было, презрительно фыркнула.

– Пирог! – пропела хозяйка, вплывая в дверной проем с подносом в руках. Она прошла по комнате с поразительной грацией. Ни одна чашка на подносе не звякнула, ни одна ложка даже на волосок не сдвинулась в своей вазочке. Хозяйка залила кипяток в заварной чайник. По комнате поплыл аромат далеких стран, морских путешествий, больших денег и относительно молодых, но прочных традиций.

– Рассказывайте же скорее! Я вся извелась. Думаете, у одинокой старой женщины отсутствуют потребности? Как и любой женщине, мне нужно утолять свое любопытство! Ха! Я от этого младшего Фыча избавилась, только чтобы первой все узнать. Впрочем, он вполне милый молодой человек, разве что слишком уж молодой, – протараторила вдова и, сложив руки на коленях, замерла в предвкушении.

– Я, право, и не знаю, что рассказать, госпожа Гренн. Мы довольно давно путешествуем и как-то не следим за происходящим в мире. Если кратко, у нас новостей нет.

– Нужны мне твои новости, мил человек, как ворону вакса! Хотела бы новостей, в лавке Китса газету бы купила. Редчайшие и крупнейшие издания со всех сторон обозримого света и немного из тени по разумным или неразумным ценам по желанию клиента. «Газетная галерея Р. Л. Китса, осн. по первому желанию» – лучшая газетная лавка во всем мире. Найти можно все: от первых робких липовых оттисков седой старины до современных шедевров печатной технологии. Спешите приобрести новинки этого года.

Не смотрите на меня как на полоумную. Сама прекрасно знаю, что такое газета и зачем она нужна, а господин Китс придерживается своего мнения. Я уже говорила, что его газетная лавка лучшая в мире? Чуть не забыла, северо-западный угол пересечения Второй Береговой линии и Южного спуска. Единственное витражное стекло в Ацедьё – так что не перепутаете. Часы работы не ограничены для заинтересованных клиентов. Без обеда и выходных для них же.

– Вы это на правах рекламы сказали, госпожа Гренн? – улыбнулась Сьомирина.

– Невероятно глупо себя чувствую, но жить-то как-то надо. Тяжело одной-то. Вы не подумайте, я не жалуюсь. Да и справляюсь вроде, только приходится всем своим гостям, ни в чем не повинным, эту ерунду рассказывать. Такой уж у меня договор с беднягой Китсом. Он надеется, что это привлечет множество покупателей и позволит открыть филиалы его галереи во всех концах света. Вам младшенький Фыч рассказывал про Марла Ужу, которого мачтой по голове отоварило?

Девушка утвердительно кивнула.

– С Китсом так же было. Только наоборот. И не мачта то была, а стрела крана возле консервной комбинаты.

– «Так же, но наоборот» – это как? – наморщил лоб Йозефик.

– Пирог ешьте. Со стариной Китсом вот как получилось: он как по голове получил, так сразу такой понятливый стал. Что ни прочтет – вмиг запомнит, что ни увидит – запомнит, кто что ни ляпнет – догадываетесь уже. Только вот ума-то у него не прибавилось, а прибавить, я вам скажу, немало стоило бы. Он ведь молодой тогда был. Бегал газеты разносить по утрам, а потом весь день на площади их продавал. Любил свою работу страшно. Хлебом не корми, дай поорать во всю глотку, что там в новом выпуске понаписали. Те, кто похитрее или поприжимистее, у него газеты вообще не покупали. Сидели и слушали, что он там выкрикивает. Как сейчас помню, стоит на площади и орет: «Кровавое убийство на консервной комбинате! Загадочный убийца не оставил следов! Террор в Ацедьё! Спешите приобрести свежий номер, узнайте все кровавые подробности. Всего пять монет!» Подходит к нему покупатель и говорит: «Давай-ка газету, пацан», а он отвечает: «Пожалуйста, господин. Хорошего дня». «Ну-ка и мне дай».

Вдова меняла голоса и строила гримасы, разыгрывая маленький спектакль сомнительной художественной ценности. Йозефик и Сьомирина переглянулись. Он пожал плечами и начал резать пирог. Он вдоволь насмотрелся всяких странностей за это лето, поэтому ничего особо выдающегося в поведении вдовы для него не было. Иногда всем хочется поговорить. Он положил всем по куску пирога.