Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

Ел он самоотверженно, с полной самоотдачей, откусывая огромные куски, всасывая соус уголками рта, периодически облизывая пальцы, чирикая слюнями и глотая плохо пережеванные обломки добычи с кошмарным звуком. В рельсах его гротескно растянутые отражения вольно пересказывали его гримасы. Все это вместе сливалось в один исступленный шабаш.

Через пару минут все было кончено. Йозефик стоял и потерянным взглядом смотрел на пустую обертку с жирными пятнами, лежащую у него в руках. Наползало чувство вины и сытости. Чтобы подвести черту под содеянным, Йозефик рыгнул. Йойк вспрыгнул на перила и вопросительно посмотрел на него, как бы сказав: «Ну и что тебе от меня надо?»

– Извиняй, это я не тебе, – сказал осоловевший Йозефик.

«Будь добр, впредь контролируй звуки своего организма», – одним презрительным взглядом ответил Йойк и вернулся к истреблению солнечных зайчиков.

Еще раз воровато оглянувшись по сторонам, Йозефик выбросил скомканную обертку под платформу. Ему и в голову не пришло, что там, на трюмной платформе, трудятся своим невидимым трудом десятки железняков и одному из них он сильно подпортил настроение. Обертка прилетела ему прямо в голову, еще на один шаг приблизив его к познанию человеческой природы. На будущее следует заметить, что не очень-то умно обижать людей, от которых зависит безопасность вашего путешествия.

Сытый и довольный, Йозефик от нечего делать смотрел на убегающие вдаль рельсы, которые теперь разносили весть о его победе над голодом в отдельно взятом желудке. Глашатай с башенки на здании вокзала возвестил всем в огромный медный рупор о скорой подаче поезда до Келпиела-зи-Фах под посадку. Сразу же из здания вокзала на перрон потащилась-полилась река-толпа разномастных путешественников, объединенных одним пунктом назначения. Из толпы выделялся один человек. В первую очередь ростом – он был выше остальных как минимум на две головы, во-вторых, он был закутан в старомодное зимнее пальто до самого пола, в-третьих, он единственный смотрел на Йозефика, что молодой человек понял вопреки тому, что лицо незнакомца полностью скрывала шляпа и поднятый воротник. По спине проскребла лапа беспокойства.

Йозефик, как загипнотизированный удавом кролик, смотрел на приближающегося незнакомца. У него четко оформилось предвкушение неприятностей, которые изольются из этого человека. Вслед за первой в голову залезли и другие темные и дурные мысли. Будто первая им веревочную лестницу из нервов сбросила. Утро переставало быть прекрасным. Свет цвета гречишного меда стал угнетающе тусклым. Утренняя свежесть превратилась в промозглость. Чувство сытости перевалилось в неприятную тяжесть в животе. К счастью, за спиной раздался протяжный гудок поезда, который моментально развеял свежеиспеченные тревоги. Йозефик обернулся, и его глаза загорелись детским восторгом, когда он увидел поезд, на котором ему предстояло путешествовать.

Маленькая чумазая, но, судя по всему, невероятно мускулистая лоцманская мотодрезина тянула к перрону сияющий черным рояльным лаком и хромом состав, во главе которого был современный спортивный локомотив. О его спортивности свидетельствовала широкая белая полоса, идущая от самого фартука до конца капитанской рубки с сердито прищуренным остеклением. Обычные поезда имели несколько выхлопных труб, размещенных сверху локомотива, этот же сверкал сотнями хромированных патрубков, ровными рядами протянувшихся вдоль бортов локомотива, чем-то напоминая рыбью чешую. На борту каждого вагона на уровне второй палубы было написано сочной белой краской: «Темная ночь».

Движение таких огромных объектов, как четырехэтажный поезд, нарушает восприятие людьми реальности, а может, и саму реальность. Йозефику показалось, что это не поезд движется, а он сам скользит в пространстве. От этого в голове будто надулся какой-то пузырек и медленно пополз к переносице. По телу растеклась неприятная слабость. Как во сне, когда хочешь бежать, но не можешь (а еще во сне постоянно подсовывают патроны не того калибра).

Йозефик так и стоял в состоянии кота, ожидающего, что в него швырнут тапок, подавленный грандиозностью человеческого гения и тщеславия. Он был не одинок. Весь перрон застыл, охваченный священным трепетом, за исключением железняков, которые нахохлились от гордости.

Состав медленно полз вдоль платформы, от чего ощущение неправильности только усилилось. Йозефик даже испугался, не ковырнется ли он прямо под огромные колеса, которые перемелют его без сожаления и уж тем более без затруднений.

Поезд занял положенное ему место и замер. Очень монументально замер. Лоцманская мотодрезина отцепила свою тяжкую, но почетную ношу и юркнула в ворота машинного уровня, которые тут же стыдливо захлопнулись. Там подземными железными тропами она будет добираться до следующего состава, чтобы проводить его в большой мир. С палуб на платформы опустились трапы, возле которых, как по мановению волшебной палочки (на самом деле у железняков было предостаточно времени, пока все глазели на прибытие поезда), появились заграждения из красных бархатных канатов, протянутых между позолоченными столбиками. У каждого трапа стоял железный офицер вагона в парадной форме и при оружии. На их портупеях висело по кортику и револьверу с длинным стволом.

Началась посадка, и, поскольку продолжаться она должна ограниченный отправлением поезда промежуток времени, Йозефик поспешил на свою палубу. По пути он из чувства гражданского долга схватил Йойка, занятого удушением очередного солнечного зайчика, и, пока тот не успел опомниться от такой несусветной наглости, засунул его в чемодан. Солнечный зайчик пришел в себя и ускакал вдаль на неслушающихся, трясущихся лапках. По его солнечным щекам лились слезы полоумного горя: так много его сородичей осталось навечно лежать на платформе. В борьбе за сердце Йозефика между лестницей и лифтом победил последний. По лестнице надо было подниматься чинно и медленно, как и вся почтенная и большей частью ведущая малоподвижный образ жизни публика. Сама мысль о ходьбе со скоростью дохлого верблюда была противна Йозефику.

Как ни странно, перед лифтом очереди не было, и молодому человеку удалось погрузиться с первой партией живого товара, как наверняка представлял себе своих пассажиров лифтер. Раскатистый грохот и затянувший низ кабины непроницаемо-черный дым, в котором промелькивали яркие искорки, доходчиво объяснили, почему очередь отсутствует. Как правило, лифтом на вокзале пользовались только один раз в жизни, а потом либо предпочитали подниматься пешком, либо становились смертельно безразличны.

Лифт полз вверх невыносимо медленно. Так медленно, что Йозефику пришлось отказаться от идеи не дышать до приезда на третий этаж. Едкий дым сухо царапнул по горлу, и Йозефик закашлялся, чем только усугубил поражающий эффект продуктов жизнедеятельности двигателя лифта. Кашель набирал обороты, и вскоре этому занятию отдался весь организм.