Ли Бардуго - Девятый Дом

– Не говорите с ним, – сказал Тернер. – Я пришлю вам и декану информацию, когда мы установим его алиби. Держитесь подальше от моего дела.

– И от вашей карьеры?

– Вот именно. В следующий раз, обнаружив вас там, где вам быть не положено, я арестую вас на месте.

Алекс невольно ощутила, что у нее готов вырваться темный пузырь смеха.

– Вы меня не арестуете, детектив Тернер. Вы вовсе не хотите, чтобы я оказалась в участке и наделала шуму. И я, и Лета чреваты неприятностями, и вы бы предпочли с этим разобраться таким образом, чтобы наша грязь не замарала ваши дорогие туфли.

Тернер пристально посмотрел на нее.

– Не знаю, как вы здесь оказались, мисс Стерн, но я умею различать качественные товары и то, что нахожу прилипшим к подошве, и вы определенно не хорошего качества.

– Спасибо за беседу, Тернер, – Алекс наклонилась к нему, зная, что от нее тяжелыми волнами исходит вонь сверхъестественного. Она улыбнулась ему своей самой милой и теплой улыбкой. – И больше никогда меня не хватайте. Может, я и дерьмо, но вонючее.

Алекс рассталась с Доуз рядом с теологическим факультетом, перед жалким многоквартирным домом в форме подковы в гетто аспирантов. Доуз не хотела оставлять машину в руках Алекс, но ей предстояло выставить оценки за работы, и она уже опаздывала, поэтому Алекс сказала, что поставит мерседес дома у Дарлингтона. Она видела, что Доуз хотелось отказать, несмотря на проклятые работы.

– Будь осторожна и не… Тебе не следует…. – но Доуз умолкла, и Алекс к своему удивлению осознала, что в этой ситуации Доуз полагалось с ней считаться. Данте служил Вергилию, но Окулус служил им обоим. И все они служили Лете. Доуз кивнула, продолжала кивать, кивала, выходя из машины, и всю дорогу до своей квартиры, будто подтверждая каждый свой шаг.

Дом Дарлингтона находился в Вествилле, всего в нескольких милях от кампуса. Это был Коннектикут, о котором Алекс мечтала, – фермерские дома без ферм, крепкие колониальные особняки из красного кирпича с черными дверями и чистенькими белыми плинтусами, округа, полная древесных каминов, ухоженных лужаек, окон, по ночам мерцающих золотом, будто проход в лучшую жизнь, кухни, где что-то вкусное варилось на плите, столы для завтрака, на которых лежали цветные карандаши. Никто не закрывал шторы; свет, тепло и благополучие выливались в темноту, словно эти глупые люди не знали, что может привлечь такое изобилие, как будто они оставляли эти сияющие двери открытыми для любой голодной девчонки.

Алекс почти не водила автомобиль с тех пор, как уехала из Лос-Анджелеса, и ей было приятно снова оказаться за рулем, хотя она до ужаса боялась поцарапать машину. Несмотря на открытую в телефоне карту, она проехала поворот на подъездную дорожку Дарлингтона, и ей пришлось дважды разворачиваться, прежде чем она заметила толстые каменные колонны, отмечающие вход в «Черный вяз». Окаймляющие дорожку лампы были зажжены, и благодаря их ярким ореолам голые деревья выглядели мягкими и дружелюбными, как зимняя открытка. Показался массивный силуэт дома, и Алекс резко нажала на тормоза.

В кухонном окне мерцал яркий, как маяк, свет, и еще один – в высокой башне, где находилась спальня Дарлингтона. Она вспомнила, как ее тело прижималось к ней, затуманившееся узкое окно, море черных ветвей внизу, темные леса, отделяющие «Черный вяз» от внешнего мира.

Алекс торопливо выключила фары и двигатель. Если злесь кто-то есть, если здесь что-то есть, то она не хотела его спугнуть.

Ее шаги казались невозможно громкими на гравиевой дорожке, но она не пыталась красться – нет, не пыталась; она просто шла к кухонной двери. В руках у нее был ключ. Она здесь желанная гостья.

Может, это его мама или папа, сказала она себе. Она почти ничего не знала о семье Дарлингтона, но у него должна быть семья. Кто-то еще из родни. Кто-то еще, кого Сэндоу нанял присматривать за домом, пока занята Доуз.

Все это было гораздо более вероятно, но… Он здесь, настаивало ее сердце, бьющееся в груди с такой силой, что ей пришлось замереть у двери и заставить себя дышать более размеренно. Он здесь. Эта мысль тянула ее вперед, будто ухватившийся за ее рукав ребенок.

Укрывшись в темноте, она заглянула в окно. Кухня с теплым деревом и синей плиткой с узором – дельфтской плиткой, большой кирпичный очаг и медные котелки, поблескивающие со своих крючков. На кухонном островке была разложена почта, словно кто-то как раз начал ее разбирать. Он здесь.

Алекс подумала было постучать, но вместо этого принялась возиться с ключами. Второй ключ повернулся в замке. Она вошла, тихо закрыла за собой дверь. Радостный свет кухни был теплым, приветливым, отражался в плоских медных кастрюлях, улавливался кремово-зеленой эмалью плиты, которую кто-то установил в пятидесятые.

– Эй? – чуть слышно позвала она.

Брошенные на стойку ключи неожиланно громко звякнули. Алекс виновато замерла посреди кухни, дожидаясь, что ее кто-нибудь заругает – может быть, даже сам дом. Но это был не особняк на Оранж с его оптимистичным поскрипыванием и осуждающими вздохами. Жизнью этого места был Дарлингтон, и без него дом казался огромным и пустым – корпусом разбитого судна.

С той самой ночи в Розенфелд-холле Алекс невольно надеялась, что, возможно, все это – проверка, которой подвергается каждый ученик Дома Леты, и что Доуз, Сэндоу и Тернер тоже в ней участвуют. Прямо сейчас Дарлингтон прячется в своей спальне на третьем этаже. Он слышал машину на подъездной дорожке. Он взбежал по ступеням и затаился в темноте, дожидаясь, пока она уедет. И убийство – тоже часть испытания. Нет никакой мертвой девушки. Когда все закончится, сама Тара Хатчинс, вальсируя, спустится по лестнице. Они просто должны были убедиться, то Алекс может справиться с чем-то серьезным самостоятельно.

Это было абсурдно. Но голосок все равно настаивал: Он здесь.

Сэндоу говорил, что он, возможно, еще жив, что они, возможно, смогут его вернуть. Он говорил, что им нужны только новолуние и верная магия, и все станет так же, как и раньше. Но, возможно, Дарлингтон сам нашел путь назад. Он может все. Он может и это.

Она прошла вглубь дома. От проникающих в окна огней с дорожки в комнатах царил желтушный сумрак – кладовая дворецкого с белыми ящичками, полная блюд и бокалов; большое морозильное помещение с металлической дверью, так похожей на дверь в морге; формальная столовая с сияющим, как зеркало, столом, похожим на темное озеро на тихой прогалине; и наконец просторная гостиная с большим черным окном, выходящим на смутные очертания сада, горбы изгородей и скелеты деревьев. Рядом с главной гостиной находилась комната поменьше, заставленная большими диванами, с телевизором, игровыми консолями. Увидев размер этого экрана, Лен бы описался. В такую комнату он бы просто влюбился. Пожалуй, это единственное, что объединяло его с Дарлингтоном. Ну, не единственное.