Джеймс Блиш - Поверхностное натяжение [сборник litres]

Абсолютная бдительность… Но теперь у него – тело, а не качающий кровь насос. Тело же устает.

…Абсолютная бдительность…

И Мартелс уснул.

Мартелсу привиделся странный сон: будто он падает и падает в трубу, утыканную по стенам клыками, напоминающими шипы. Сон все длился и длился, и в его конце Мартелса посетила страшная мысль: а вдруг он откроет глаза, а перед ним будет покрытый пылью пол с разбросанными тут и там кусками старых статуй, а совсем недалеко – глухая стена? Но, по мере того, как сон уходил, в его ноздри проникал густой запах сырой земли и влажной растительности, а в уши – шорохи джунглей, и Мартелс понял, что, по крайней мере, та часть кошмара, что была связана с музеем, для него закончилась.

Поначалу он удивился, что мышцы у него от сна на сырой земле не болят, но потом вспомнил, что это были не его мышцы; Тлам же наверняка спал на земле сотни, если не тысячи раз. Поскольку абориген еще не проснулся, Мартелс не торопился открывать глаза, и принялся искать в своем сознании следы Кванта. Уснув, он совершил преступную неосторожность, но как это можно было предотвратить? Так или иначе, ему повезло. В его сознании не ощущалось и намека на присутствие бывшего Верховного Автарха.

Но что дальше? Квант говорил, что путь в Антарктику и на Край Света лежит через страну Птиц. Но, вероятно, речь шла о кратчайшем пути, по которому можно было бы быстрее всего добраться назад, в музей. Ведь Амра – посетитель, который приходил к Кванту перед Тламом, – тоже жил на территории, прилегающей к Антарктике, но ему не нужно было пересекать страну Птиц. Вряд ли местность, где живет Амра, находится на значительном удалении от музея; похоже, у темнокожих аборигенов нет ни средств, ни желания пересекать целые континенты, не говоря уж о морях, и все – ради сомнительных в своей значимости туманных советов Кванта. То, что они не слишком уж ценят Кванта, видно из того, как редко они посещают музей, и как мало пользы приносит им его участие в их делах.

Квант также подтвердил догадку Мартелса, состоявшую в предположении о том, что земли Амры находятся вблизи местности, которая некогда именовалась Тьерра-дель-Фуэго, что музей Кванта располагался на территории, которая когда-то была Южной Америкой, а между этими местами и закованным в лед континентом есть либо мост, либо вполне пригодные для плавания воды. Если так, то первым делом было необходимо вернуть Тлама в его собственное племя. Но Мартелс и представления не имел о географии распределения племен – ни северных, ни южных. И, самое важное, он даже не знал, в каком направлении располагался восток, и где, если опираться на свидетельства Амры, находилась страна Птиц.

Обо всем этом можно было бы узнать и по пути, но здесь крылась загвоздка. Да, Мартелс располагал теперь не только телом, но и мозгом. Но, насколько он мог судить по своему опыту совместного существования с Квантом, он не имел возможности получить доступ к специализированным ресурсам мозга, не дав об этом знать его владельцу, да еще и без согласия последнего.

Пока же, насколько можно было понять, Тлам и не подозревал о том, что в его мозгу поселилась еще одна личность. Единственное, что он знал, так это то, что, явившись к Кванту, чтобы задать вопрос, он совершил несколько ничем не объясняемых поступков, глупых в своей жестокости и направленных против того, кого живущие поблизости племена считают полубогом, а потом в ужасе бежал, испугавшись одновременно и себя, и Кванта.

Обнаружив себя, Мартелс может представиться предком Тлама или даже самим Квантом. Кроме того, он в любой момент может установить контроль над телом Тлама – когда это потребуется.

Но нет, этот номер не пройдет. Если он и не ввергнет Тлама в состояние паники, то пользы от этого все равно будет мало. Лучше он постарается получше разузнать, что тут и как, а для этого даст Тламу возможность действовать вполне самостоятельно. В любом случае, перехватить инициативу Мартелс сможет в любой момент. И момент этот скоро настанет.

Тлам дернулся и открыл глаза, мгновенно проснувшись. Его взору явилась мешанина стеблей, лиан, грибов и еще каких-то растений, напоминавших миниатюрные кипарисы. Потянувшись всем телом, Тлам изогнулся, но так осторожно, что своим движением не потревожил ни единого листа. Потом выглянул из кустарника. Вероятно, ничего опасного для себя он не заметил, поскольку сразу же поднялся на ноги и принялся завтракать белыми ягодами. Их вкус и текстура сильно напоминали мамалыгу, десять лет мариновавшуюся в соленом белом вине, через которое пропускали двуокись серы, но, поскольку Мартелс уже долгое время вообще ничего не пробовал на вкус, ягоды показались ему деликатесом. В нескольких метрах от своей стоянки Тлам нашел голубую чашу цветка, наполненную не то росой, не то дождевой водой, тепловатой и сладкой, которой и утолил жажду.

Затем бросился бежать.

Темнокожий абориген, почти не останавливаясь, двигался весь день. Подобно лошади, участвующей в кроссе по пересеченной местности, он менял бег на рысь, потом на шаг, потом – вновь на быстрый бег. Каждый час он останавливался на десять минут, чтобы отдохнуть, утолить жажду и съесть либо сочный фрукт, либо какой-нибудь пряно пахнущий гриб. Хотя Тлам постоянно вилял, то и дело отклоняясь от прямой линии, ближе к вечеру Мартелс заметил, что солнце, чей золотой свет фильтровался сквозь зелень джунглей, начинает садиться справа. А это означало, что Тлам бежал на юг. По крайней мере, в южном направлении.

Незадолго до сумерек они добрались до могучего пенящегося потока, который Мартелсу показался совершенно непреодолимым. Но Тлама река совершенно не смутила. Он просто принялся карабкаться на деревья, под которыми мчалась бурная вода. Мартелс никогда не видел тропических лесов и даже ничего не читал о них, а потому был страшно удивлен, когда перед ним предстали верхушки деревьев, прочно соединенные тысячами лиан и сформировавшие совершенно независимый мир – словно Земля обрела вторую поверхность или словно с небес опустилось некое примитивное подобие Царствия Небесного. На этих небесах змеи маскировались под лианы, лягушки гнездились и питались в бассейнах, сформировавшихся в чашах огромных цветов, обезьяноподобные существа размером с крысу больно и точно бросались орехами, а иногда то тут, то там в темноте вспыхивали безумием зеленые глаза, которым место было скорее в глубокой пещере, чем здесь, под небесами. Но Тлам мчался по вершинам деревьев с таким проворством, словно этот мир был так же привычен для него, как и джунгли внизу, и, когда он вновь спустился на землю, шум реки уже был неразличим.