Гейл Карсон Ливайн - Зачарованная Эви [litres]

Я уловила его страх и отчаяние. Какой он все-таки добрый, Чижик. Наверное, в первый раз он и вправду устроил розыгрыш, а теперь хочет уберечь меня от беды.

– Можешь работать как раньше, – добавил он. – Работай сколько хочешь.

От него и в самом деле исходила любовь. Но мы с ним не были влюблены друг в друга. Уж я-то точно, и сомневаюсь, чтобы он был в меня влюблен. Наверное, надо принять предложение, снова стать самой собой, а потом уже разбираться со всем прочим.

Но это нечестно – согласиться стать его женой только ради того, чтобы превратиться обратно в человека и перестать хотеть сожрать его. Нельзя так поступать с Чижиком. Он же мой лучший друг. Да и ни с кем нельзя так поступать.

– Видишь? – Люсинда хлопнула в ладоши. – Вот настоящая любовь!

То есть она готова разрушить человеку жизнь?!

– Вы часто так делаете?

– Помогаю ближним? – Она снова просияла. – Да, час…

– Превращаете их в огров.

– Это я только сейчас придумала!

Да она же спятила! Я повернулась к Чижику:

– Нет. Спасибо.

Я еще молода. Когда-нибудь я найду свою любовь – того, кто разглядит меня даже в огре и полюбит.

– Ой… – Теперь Чижику было не просто страшно, а еще и грустно.

– Но если ты заболеешь, я тебя, конечно, вылечу.

Люсинда вся вскипела от ярости. Я зажала уши. Не помогло.

Я тоже разозлилась – и на нее, и на Чижика за то, что из-за него попала в такую передрягу, хотя он не нарочно. По-моему, я в жизни так не злилась.

– Раз так, глупая ты девчонка, останешься огром навеки, если тебе не сделают предложения и ты его не примешь! Даю тебе… – Люсинда задумчиво наклонила голову сначала к одному плечу, потом к другому. – Шестьдесят два дня.

Что за странное число? Чуть больше двух месяцев!

– Считая сегодня? – уточнил Чижик.

– Естественно, считая сегодня.

– А капельку подольше нельзя? Год, например?

Спасибо, Чижик!

– Нет, конечно! Шестьдесят два – это ведь дважды двадцать восемь!

– Э-э-э…

– Что, юноша?

Чижик, прирожденный математик, увидел мое лицо – и клыки.

– Э… э…

Он взял себя в руки и решил не указывать ей на ошибку: ведь если фея ее исправит, это будет стоить мне нескольких дней.

– Тогда срок у нас двадцать второе ноября.

– Полагаю, да.

– В полночь? – уточнила я.

– В четыре часа пополудни.

Почему?!

– Да и кому она такая нужна, даже человеком, – своенравная и упрямая? – продолжала фея. И улыбнулась. – А ты, юноша, просто пример для всех. Когда найдешь ту, что тебя достойна, я придумаю вам чудесный подарок.

– Если я останусь огром, все человеческое во мне исчезнет?

– Нет. Ты всегда будешь помнить, что потеряла.

И фея растворилась в воздухе.

Потом появилась снова:

– И не рассчитывай, что тебе на помощь придет какая-нибудь другая фея. Нет – сколько ни проси! Эти глупышки вечно косятся на меня, но так боятся собственного волшебства, что не станут вмешиваться.

Она снова испарилась, на сей раз окончательно.

Над моей корзинкой жужжала муха. Мне надо было срочно поесть. Жаль, конечно, что муха не в сто раз крупнее, но я все равно поймала ее и слизнула с ладони. На вкус как оленина.

– Чижик, зачем ты…

Он снова покраснел:

– Я думал, у нас будет еще несколько лет на то, чтобы все обсудить.

Разумно.

В дверь застучали кулаком – судя по грохоту, очень большим кулаком. Убииг! Что он сделает, когда увидит меня?

– Чижик… Объясни Убиигу, что случилось. Скажи ему, что я – это я.

Он вышел из аптеки. На кухонном столе стояла миска поздних персиков.

Фу.

Но ведь я люблю персики!

Раньше любила. А теперь меня злило само их присутствие.

На медленном огне томилось жаркое к обеду. «Интересно, – подумала я, – сумею ли я выудить оттуда мясо и потерпеть привкус морковки и лука?»

Вернулся Чижик – и поник.

– Я почему-то думал, что ты снова станешь собой.

– Я – это я и есть. – Отвести взгляд от его мясистых ляжек мне удалось не без труда. – Что говорит Убииг?

Жаркое подождет. А Аидиу – нет.

– Я не смог ему сказать. Слова застряли в горле. По-моему, фея меня так заколдовала, чтобы я молчал.

А я сама – я смогу все рассказать? Я схватила корзинку и выскочила за дверь.

При виде меня Убииг завизжал.

Я попыталась объяснить ему, что со мной стряслось, но слова и вправду застряли в горле – я едва не задохнулась.

Убииг вскочил на своего гигантского тяжеловоза и пришпорил его. Вопли ужаса затихли вдали. Я смотрела ему вслед: все-таки с расстоянием он становился чуточку меньше.

Если Аидиу не лечить, она умрет. Огры быстроногие, так что я пустилась бежать, прижав корзинку к груди и спотыкаясь в драных башмаках. Улицы Дженна пустели передо мной, будто Люсинда и их заколдовала.

За городскими воротами я остановилась и скинула башмаки. К счастью, ступни у огров мозолистые, так что дорожная грязь и щебенка им нипочем. Я снова пустилась бежать.

До усадьбы Аидиу от города десять миль. Я понадеялась, что огры выносливые. Убииг впереди перевалил за холм. Поскольку он был высоченный, да еще и на лошади, голова его оставалась видна довольно долго, но потом он скрылся в долине.

Я снова подумала о Чижике. Вот болван! Вкусный, сочный болван!

Фу, гадость! Мне захотелось выпрыгнуть из собственной шкуры, будто огр был просто внешней оболочкой. Я выпустила ручку корзинки и коснулась лица, уповая на чудо.

Чуда не произошло. Щека была волосатая. Чтоб ее, эту безмозглую фею!

Почему мне все время лезут в голову мысли, что кто-то глупый? И что, если ты огр, тебе положено постоянно злиться?

Дома у нас в сарайчике висит половина говяжьей туши без всякого привкуса овощей. Я съела бы ее сырой. Маме на это смотреть необязательно.

Я все мчалась и мчалась вперед огромными скачками, и тут к тоске и ярости примешалось новое чувство – радость от того, что ноги у меня такие мощные, мышцы – такие крепкие, дыхание – такое глубокое.

А между тем толстая лодыжка Аидиу, наверное, уже раздулась втрое.

Я снова задумалась о предложении, которое сделал мне Чижик. Я знахарка и насмотрелась всяких несчастий в семейной жизни. Женятся, а потом еще жалуются на боли в животе, а то и чего похуже! По моим наблюдениям, самая частая причина – молодость. Вот я и решила, что раньше восемнадцати жениться нельзя, даже если вбил себе в голову, будто влюблен по уши. А то многие женятся в четырнадцать, а потом, например, муж или жена возьмет да и вырастет на десять дюймов! И это еще цветочки.

Когда я наконец добралась до великанского перелаза через ограду пастбища, ноги у меня ныли, и мне пришлось на каждой ступеньке подтягиваться на руках. Стоило мне перебраться, как бык Аидиу, стоявший на другом конце поля в добрый акр, стал рыть копытом землю и пригнул рогатую голову. Я подтянулась и забралась на перелаз с внутренней стороны, ощущая шеей дыхание быка.