Ричард Морган - Темные ущелья [litres]

– Неплохо идем, – согласился Драконья Погибель, кивая в ту сторону. – Я думал, нам повезет, если мы сегодня преодолеем половину этого расстояния.

Его лицо приобрело странный голубой оттенок в свете одной из сияющих чаш, подаренных Тараланангарстом и заменяющих костры. «В Пустошах не растет ничего, что могло бы послужить хорошим топливом, – рассудительно сказал им Стратег. – Лучше возьмите это». Чаши, утверждал он, будут давать больше или меньше тепла в зависимости от условий вокруг, и с помощью простых команд на высоком кирском их можно было заставить посветлеть или потемнеть, не влияя на уровень тепла, хотя они, по-видимому, все равно тускнели, когда обнаруживали вокруг спящие тела. Арчет и Эгар решили не рассказывать эти последние подробности остальным – они и так знали, что столкнутся с достаточным количеством опасений по поводу штуковин, излучающих синий свет и прекрасное тепло, но выглядящих как безголовые черепахи. Не хватало еще ляпнуть, что с чашами можно говорить и они чувствуют, когда люди засыпают.

Арчет ткнула большим пальцем через плечо в сторону возвышающейся позади них горы.

– Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы преодолеть этот хребет?

Драконья Погибель пожал плечами.

– А сама как думаешь? Я бы сказал, почти весь день – повезет, если до темноты успеем. Но если мы и дальше будем идти с такой скоростью, получится быстрее. Может, даже до полудня.

– И начнется настоящий труд.

– Можно сказать и так.

– Надо найти тот город, о котором говорил Тараланангарст, пересечь, найти его ямы для воздушной транспортировки на другой стороне, найти путь вниз…

– Ага.

Они виляли, юлили, перефразировали то, что было уже понятно. Бегали вокруг истины на цыпочках, словно два суетливых придворных в попытках добиться расширенного кредита.

– По-твоему, это действительно он? – резко спросила полукровка.

Оба посмотрели туда, где при свете еще одной чаши сидел сам по себе Каптал. Сперва он делил ее тепло и свет с тремя гвардейцами Трона Вековечного, но они, очевидно, один за другим нашли веские причины, чтобы перебраться в другую часть лагеря, оставив его в одиночестве. Казалось, ему было наплевать, он все равно с ними не разговаривал. С того момента он сидел и смотрел на синее свечение, бормотал себе под нос и, похоже, одержимо делал какие-то вычисления на пальцах.

Эгар покачал головой.

– Можно только догадываться. Он выглядел сраным покойником, когда твой приятель-демон вытащил его из воды. И я, кажись, слыхал, что из мертвых нельзя вернуться, не заплатив за это с лихвой.

– Гил говорит, ему это удалось. Или что-то в этом роде.

– Ну да, конечно. Я ж говорю. Он совсем не тот милый маленький педик с тех пор, как вышел из Афа’марага, верно?

С этим Арчет не могла спорить. Она никогда не считала Рингила «милым». Но после событий прошлого лета в нем появилась отстраненность, которая даже ей казалась новой и причудливой. Он улыбался, иногда даже смеялся в голос, закатывал глаза, разыгрывая с Драконьей Погибелью знакомые сценки в стиле «аристократ и варвар», пряча бурные чувства, в которых ни один из них никогда не признался бы. Но теперь она уже не могла угадывать, куда исчезает Гил, когда его взгляд становится рассеянным, глаза пустеют, и всякая подвижность спадает с лица, как тонкая бумажная маска.

Драконья Погибель откинулся на одеяло, упираясь локтями, и уставился в затянутое тучами ночное небо. Это придавало ему до странности моложавый вид.

– Там, откуда я родом, Каптала назвали бы Пустым Ходоком. Скорее всего, его бы выгнали из лагеря камнями и заклинаниями. Видел, как это случилось однажды, когда был ребенком. Какой-то парень, предположительно, утонул в Джанарате, когда перегоняли пони, бедолага. На самом деле этого не случилось, но никто не поверил, когда ему наконец удалось вернуться в лагерь. В конце концов ему пришлось уехать и поселиться в Ишлин-ичане, потому что клан не пожелал его принять. Даже собственная семья не позволила ему приблизиться на расстояние оклика. – Он махнул рукой, словно что-то выбрасывая. – Но эй, это же гребаные степные кочевники с их дерьмовым невежеством, суевериями и страхами.

– Если соплеменники моего отца делали такое с трупами пять тысяч лет назад… – задумчиво произнесла она. – Может быть, суеверия маджаков как-то связаны с этим. Может быть, они все-таки основаны на чем-то конкретном.

– Да. Арчиди, я видел, как Небожитель вышел из воздуха и призвал духов разгневанных мертвецов из степной травы, чтобы защитить меня. Я немалую часть профессиональной жизни посвятил тому, чтобы убивать хреновины, которые все – включая тебя – считали мифическими, пока они не появлялись, нарываясь на драку. Меня, на самом-то деле, не надо убеждать, что за всем этим магическим дерьмом есть «что-то конкретное». У меня доказательств предостаточно, спасибо, и еще несколько шрамов в придачу.

– Но тогда…

Он повысил голос, чтобы прервать ее.

– Я просто хочу, чтобы мои тупорылые как овцы, спящие на ходу соплеменники наконец-то, блядь, проснулись и потребовали таких доказательств сами, а не покупали первое попавшееся стадо выебанных небом кляч, какое высрет им ближайшее жалкое подобие шамана. Ну разве я так много прошу, а?!

У других светящихся чаш забеспокоились. Люди тянули шеи, озираясь. Эгар, от внезапной вспышки эмоций почти вскочив на ноги, бросил на нее робкий взгляд. Остыл.

Некоторое время они сидели молча.

– То есть тебе не хочется домой? – мягко спросила Арчет.

Он забыл про лестницы.

Они их видят, приближаясь: тысячи лестниц виднеются тут и там в высокой траве у подножия утесов, словно зубочистки в опилках на полу какого-нибудь пользующегося успехом трактира. Или – тут и там можно заметить одну-две, все еще приставленные к утесам, готовые к использованию – как останки какой-то масштабной, внезапно заброшенной осады стен икинри’ска , которую затеяли сотня или больше объединившихся народов и рас.

Это, думает Рингил, не так уж далеко от правды. Как бы долго глифовые утесы тут ни стояли, похоже, люди и другие существа тоже отыскали сюда путь и попытались вырвать у этого места его секреты. Он видит деревянные лестницы, железные, сделанные из сплавов, которые не может назвать, из веществ, которые видит впервые в жизни. Гладкие, смолистые, медового цвета; сплетенные из лиан, которые подергиваются, словно еще в каком-то смысле живут, стоит их коснуться или случайно наступить. Лестницы, сооруженные из чего-то, подозрительно похожего на человеческие кости.

Есть простые, как набросок, отражающий их предназначение и выполненный с помощью той материи, какую владельцам удобнее всего было использовать. Есть замысловатые, с резьбой или литьем, с гербами и завитушками, символами, которые должны смягчить и приукрасить сугубо практичную суть: два шеста и поперечные ступени. Некоторые явно созданы для рас, чьи конечности по пропорциям отличаются от человеческих. Встречаются древние – дерево потемнело и прогнило насквозь, ржавчина оставила от железа одни ошметки, смола пошла пузырями и потрескалась от чужеродных процессов распада. Но попадаются и новые, из дерева, которое столяр обработал так недавно, что оно еще неровное, как будто лестницу сколотили только вчера и бросили всего-то за пару секунд перед тем, как они с Хьилом тут появились. Из-за лестниц кажется, что утесы одержимы призраками: как будто чей-то взгляд все время устремлен в затылок, как будто кто-то ждет, удастся ли тебе превзойти тех, кто побывал здесь раньше и – в некоем трудно постижимом смысле – только что ушел.