Рэна Фишер - Пробуждение [litres]

Ты намного сильнее. Полетим со мной!

Я так долго верила в то, что могла бы расправиться с убийцей моей матери. Но именно история Фаррана помогла мне понять, к чему ведут страх и ненависть.

Мне не хочется быть похожей на Фиона.

Почувствовала ли я себя лучше из-за смерти Дина? Это каким-то образом облегчило боль от потери матери? Нет.

Думаю, Фарран сожалеет о том, что натворил в прошлом. Иначе зачем щадить папу, несмотря на его предательство воронов?

Разве Монтгомери не пользуется людьми, как и Фарран?

Мне хочется, чтобы жизнь упростилась, мир мог бы на самом деле разделиться на хорошее и плохое. Как прекрасно быть полностью уверенным в том, что ты поступаешь правильно, быть на «честной» стороне.

Но без этого горького послевкусия ошибок, возможно, не набраться опыта.

– Никто не заставляет тебя давать показания против Фаррана в Верховном суде, – пообещал мне отец, когда заметил мои внутренние колебания, и цинично добавил: – В конце концов, вы родственники.

Я до сих пор не уверена, верит ли папа в то, что он и Фион – сводные братья. После известия его гнев на Фаррана только усилился. А сообщнице Джека, Шейле, которая знала о секретных данных директора школы, удалось скрыться. Неудивительно, все благодаря шумихе, которая охватила Sensus Corvi, когда появились новости о восстании Монтгомери. Папа все еще боится того, что творится внутри меня, какое влияние Фарран оказал на его дочь. Иногда у меня возникает мысль, что все они принимают меня за опасную бомбу замедленного действия из-за моих фальшивых воспоминаний. И это ужасно.

С событий той ужасной ночи в Инглвудских воронах пролетело уже пять недель. Когда я раздвигаю шторы и смотрю в густой туман, который, словно белая вуаль, покрывает сад, внезапно чувствую себя настолько уставшей, что возникает желание залезть обратно в кровать и спрятаться под одеялом.

Я прижимаю холодный бокал ко лбу и стараюсь думать о чем-то приятном, помимо бесконечных дискуссий между папой и Эйданом о том, как эффективнее навредить Фаррану и Каллахану в суде и где они, вероятно, скрываются. И вдруг Лиц пробирается в мое угрюмое настроение, как яркий и долгожданный солнечный лучик во время непогоды. Сегодня днем, в начале осенних каникул, она полетит к Дэвиду в Корк. Наконец, через десять месяцев мы снова увидимся.

С тех пор, как я вернулась в Ирландию, звонила ей десятки раз, благодарила ее за помощь и извинялась за то, что не выходила на связь так долго. Конечно, я сделала все это, чтобы спасти ее жизнь в канун Нового года. Но в остальном у меня не получалось оставаться хорошей подругой для нее со дня смерти матери и отъезда из Ирландии. Пора бы уже наладить наши отношения.

Так же, как и с Ханной и Элиасом, моими «приемными дедушкой и бабушкой». Папа обещал, что мы навестим их весной.

Впереди еще целый год учебы.

Лиц не может дождаться окончания средней школы. Затем она хотела бы переехать к Дэвиду в Ирландию, учиться театральному искусству в Дублине и путешествовать по миру. Когда Лиц фантазирует о своем будущем, то напоминает ослепительную бабочку, порхающую от одного красочного цветка к другому.

Я обрадовалась бы, если бы ко мне вернулись все старые воспоминания.

На данный момент я не знаю, чем заняться после школы. Я чувствую себя злым неуклюжим быком, направляющимся прямо к красному полотну судьбы, но обнаруживаю, что жизнь торжествующе мечется в разные стороны стараниями ловкого матадора, и я глупо останавливаюсь в замешательстве.

Дребезжание колокольчика на нашей входной двери настолько пронзительное, что способно поднять даже мертвого из могилы. Каждый раз, когда звон залетает до комнаты, я тревожно вздрагиваю. Как сейчас. Я несколько раз предлагала папе заменить звонок, но он утверждал, что у нас редко бывают посетители.

Но с тех пор, как мы вернулись из Нью-Йорка, наша квартира чудесным образом превратилась в главное место для заговорщических собраний соколов.

– Это из-за моих хороших винных запасов, – со смехом сказал папа, когда я поинтересовалась. Затем он быстро перескочил на другую тему.

А еще ты до ужаса боишься оставить меня одну, пока Фарран не схвачен, рассуждаю я. Поэтому вся соколиная банда шатается по нашему дому.

Вот почему рано утром, на выходных, к нам может нагрянуть только один человек: Ричард Монтгомери.

И у меня нет желания терпеть его пристальный взгляд во время завтрака, когда он появляется, я чувствую себя либо виноватой, либо злой, либо все сразу, и мне непонятно, чего Рич на самом деле ждет от меня.

Я неохотно отрываюсь от туманного вида из окна, снимаю одежду со стула и прошмыгиваю через коридор в ванную. Я долго стою под душем, горячий пар оставляет следы на зеркале и струйками стекает вниз к раковине, когда я, наконец, закрываю кран и вытираюсь полотенцем.

Стук в дверь.

– Если ты планируешь проводить сегодня весь день оздоровительные процедуры, я тебя отговорю, – звучит изумленный голос Эйдана за дверью, – Фай и Джейми очень голодны и уже съели половину завтрака. Тебе ничего не достанется.

Фай? От счастливого удивления полотенце выскальзывает у меня из рук и с хлопком падает на мокрый кафель.

После закрытия Sensus Corvi и неожиданного свержения Фаррана она просто сбежала с Джейми, оставив записку своей семье о том, что ей нужно несколько недель отдохнуть, и направилась в Сантьяго-де-Компостела.

Монтгомери убедил отца Фай доверить свою дочь молодому человеку и дать влюбленной парочке месяц. Когда по почте пришли первые открытки с восторженными отзывами из Памплоны и Бургоса, страх ее родителей утих.

Я поспешно надеваю джинсы и водолазку, сушу волосы феном и бегу на кухню. Звонкий смех, запах кофе и черного чая дружелюбно встречают меня.

– Эмц! – кричит Фай и выскакивает из-за стола.

Она выглядит потрясающе. Последний раз я видела ее незадолго до отъезда в Нью-Йорк. И это время кажется мне вечностью. Ее рыжие волосы стали немного длиннее и кажутся на фоне темно-синего свитера настоящей гривой. Она похудела. Но самым большим изменением стал блеск в глазах.

Фай переполнена счастьем.

Разглядывая свою подругу, я чуть не врезаюсь в высокого худого мужчину, который только что вышел из кухни с тарелкой поджаренного хлеба.

– Ох, привет, Ричард! – бормочу я, удивляясь и быстро протискиваясь мимо него.

Черт, Эйдан не сказал мне о нем.

Но затем мы с Фай обнимаемся, плачем и так бурно беседуем друг с другом, что ни одна из нас не разбирает ни слова.

– Кстати, Джейми все еще здесь, – насмешливо подмечает Эйдан.

Я виновато оборачиваюсь. Джейми тоже изменился. Напряженное, осторожное выражение исчезло с его лица. С широкой улыбкой он обнимает меня.