Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

– А вот здесь люди какие-то.

Кевин уставился на вторую фотографию. Прежде чем он произнес: «Ничего себе, да это ж вылитая вы!» – прежде чем округлил глаза, а потом сузил их, встретив мой взгляд, – я поняла, кто именно запечатлен на старом снимке. Разумеется, мы с Томасом в отеле «Грешэм», не касающиеся друг друга, застигнутые фотографом врасплох. Томас ко мне вполоборота: твердый подбородок, худощавая скула, неожиданная мягкость рта под идеально прямым носом.

Мое изображение сохранилось даже после испытания водой. И дневник сохранился. А я сама – нет. Наша с Томасом связь порвалась. Видимо, навсегда.

28 августа 1922 г.

Мы выехали в Корк рано утром 21 августа. На лестнице Мик споткнулся и уронил винтовку. Она загрохотала по ступеням, весь дом разбудила. Я еще подумал: плохая примета. Джо О'Рейли проводил нас взглядом. Так он мне и запомнился: в окне, точно портрет в раме, – недвижный, мрачный. В унисон со всеми нами Джо умолял Мика не ездить в Корк, а узнав, что я его сопровождаю, вздохнул с облегчением, хотя от меня в бою пользы никакой. Зато я пригождаюсь после боя. О сражениях, засадах и прочем мне рассказать нечего – только об извлечении пуль, наложении швов и морфине.

Началась поездка неплохо. Наш путь лежал через графство Килдэр, и мы заглянули в Керраг-кэмп [60] Военная база, основанная британцами. В мае 1922 г. передана Ирландскому Свободному государству. с инспекцией. Останавливались мы в Лимерике и затем в Мэллоу. Там, в пабе, Мик хотел сплясать с бойцами, но неизвестно откуда появился священник и обозвал его предателем, на меня же сзади выплеснули целую пинту эля. Мик стерпел оскорбление. Пришлось стерпеть и мне. Я допивал виски, чувствуя сырость в районе крестца. Зато, когда мы прибыли в Корк и вошли в гостиницу, где намеревались заночевать, Мик рассердился не на шутку. Дело в том, что обоих охранников он обнаружил дрыхнущими в холле. Каждого из них Мик сгреб за чуб и шарахнул друг о друга – только лбы затрещали. Случись подобное год назад, скажем, в дублинском «Вауне» – Мик бы там ни секунды не задержался, уверенный, что его безопасность под большой угрозой. Теперь, в Корке, он спокойно прошел в номер и уснул, едва коснулся щекой подушки. Я не ложился. Всю ночь я кемарил в кресле под дверью, с револьвером Мика наготове.

Не знаю, может, дело в моей усталости, а также в том, что после исчезновения Энн горе постоянно застит мой взор… Короче, следующий день помнится мне так, словно я его не прожил сам, а увидел в кинематографе. Чернобелая пленка, набор кадров, ни малейшего отношения не имеющих к моей жизни, – вот каким явилось 22 августа 1922 года. С утра Мик поехал навестить братьев и сестер, а также старых друзей; давно перевалило за полдень, когда мы тронулись к Макрунскому замку. В сам замок я с Миком не ходил. Я ждал во дворе заодно с Шоном О'Коннеллом и Джо Доланом (ребятами из Миковой охраны) и еще дюжиной солдат и просто помощников, которых Мик повез в Корк с целью разбирать завалы на дорогах.

Проблемы начались возле Бандона. Первый автомобиль из нашей процессии (обычный, не усиленный броней) два раза перегревался, а бронированный и вовсе заглох, причем на холме, на самом виду. Казалось, второе происшествие вытекло из первого. Деревья по обочинам были вырублены, земля изуродована траншеями. Мы предприняли попытку объезда, заблудились, отбились от охраны, долго искали, у кого бы спросить дорогу, и наконец-то воссоединились с остальными, чтобы совершить последний на сегодня рывок – в Крукстаун, через долину под названием Бил-наБлис. То есть «цветочная чашечка».

Дорога, узкая и ухабистая, больше годилась для гужевой повозки, нежели для автомобилей. Слева ее закрывал холм, справа – давно не стриженная живая изгородь. День клонился к вечеру. В жидком предзакатном свете мы увидели, что поперек дороги валяется на боку телега из тех, на которых возят пивные бочки. Одного колеса у телеги недоставало. Неподалеку ослик мирно пощипывал травку, явно не зная, что ему, освобожденному, теперь делать. Автомобиль, который ехал первым, резко свернул и чуть не свалился в кювет. В остальных автомобилях шоферы отчаянно жали на тормоза.

И тут грянул выстрел. Шон О'Коннелл заорал:

– Засада! Вперед, скорее!

Но Мик зачем-то велел заглушить моторы.

Схватил винтовку, выскочил из автомобиля, готовый к бою, жаждущий перестрелки. Я последовал за Миком, остальные за мной. Пули сыпались слева, с холма; Мик, выкрикнув что-то непечатное, бросился к нам, укрывшимся за бронированным автомобилем. Оттуда мы несколько минут отстреливались, одиночными разрядами нарушая несмолкающий треск «виккерса».

Воздух в долине дрожал от пулеметных и винтовочных залпов. Мы имели что противопоставить «виккерсу», зато радикалы заняли куда более выгодную позицию: мы были у них как на ладони. Мик не желал пригибаться, у меня рука устала тянуть его книзу, язык заболел повторять: «Береги голову!» На мгновение долину заполнила тишина, которой мы не решались поверить – в наших ушах всё еще свистели пули, в черепных коробках билось оглушительное эхо. И все-таки это мгновение обмануло меня – я решил, что есть надежда.

– Вон они! На дороге! – выкрикнул Мик.

Действительно, группа с винтовками и пулеметом спешила к вершине холма. Мик выскочил из укрытия, пусть ненадежного; Мик выпрямился во весь рост, вскинул винтовку. Я бросился за ним, повторяя его имя. На холме выстрелили. Один-единственный раз, но зато наверняка. Мик рухнул ничком.

Он лежал посреди дороги, в пыли; в основании черепа зияла дыра. Мы с Шоном О'Коннеллом взяли Мика за руки и за ноги, понесли обратно к автомобилю. Я стал расстегивать рубашку – свою, конечно. Требовалось много ткани, и с бинтами я даже не возился. Кто-то читал над Миком заупокойную молитву, кто-то, рыча от ярости, палил по убегавшим убийцам. Наконец справившись с пуговицами, я скомкал рубашку, накрыл рану. Меня поразило лицо Мика, совсем юное и спокойное. Он словно был рад, что избавился от тревог, что можно расслабиться, закрыть глаза. Незаметно спустились сумерки, а я всё сидел, держа в объятиях Большого Парня. Который был мертв.

Вот так же, не выпуская Мика из объятий, прижимая к груди его окровавленную голову, не сдерживая слез, я ехал в Корк. Плакал не я один. Мы все были настолько потрясены утратой, что, свернув к ручью (требовалась вода – омыть Мику лицо), не сумели выбраться на дорогу. Мы оказались в адском лабиринте поваленных деревьев, взорванных мостов и покореженного железнодорожного полотна. По этому-то лабиринту и колесили, пока нам не попался человек, указавший, как проехать к церкви. Однако священник, приблизившись к автомобилю и увидав мертвого Мика, бросился бежать. Ребята последовали за ним; я услыхал угрозу физической расправы, если святой отец не одумается и не отпоет покойного. Затем раздалось несколько выстрелов, но святой отец, к счастью, не упал, а, наоборот, скрылся в церкви. Возможно, мы отнеслись к нему несправедливо. Как бы то ни было, мы не стали его дожидаться.