Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

В середине августа Томасу пришлось уехать в Дублин. Сначала он планировал взять с собой и меня, и Оэна, однако переменил решение. Оставлять нас ему не хотелось, но некие дела в столице явно будоражили и звали, поэтому, садясь с чемоданчиком и докторским саквояжем в автомобиль, Томас взял с меня клятву.

– Обещай, Энн, что не покинешь Гарва-Глейб. Что я, вернувшись, застану тебя здесь. Обещай не отходить далеко от дома, чтобы я спокойно делал свои дела в Дублине и не тревожился за тебя.

Я ответила кивком. Допустила оплошность – позволила страху на миг мелькнуть во взгляде. Томас это заметил. Сделал глубокий вдох, умудрился задержать воздух, как бы взвешивая; наконец выпустил его и произнес:

– Никуда я не поеду. Дела подождут.

– Езжай, Томас. Я буду ждать тебя. Клянусь.

Несколько секунд он смотрел на мои губы, словно хотел отведать их, словно мог по вкусу определить, лгу я или нет. Он бы и отведал, но с крыльца почти скатился Оэн, бросился к Томасу, потребовал гарантий, что Томас привезет ему подарок, если он, Оэн, будет очень-очень хорошим мальчиком. Томас подхватил Оэна на руки, стиснул в объятиях. Подарок, разумеется, был обещан, но на особых условиях.

– Ты, малыш, должен слушаться бабушку и беречь маму. Главное – не пускай ее к озеру.

На этих словах Томас глянул мне прямо в глаза. Оэна он поставил на землю, чуть подтолкнул.

– А теперь беги, малыш.

Меня зазнобило. Память подсунула загадочные строчки неизвестного поэта – где и когда я их прочла, почему запомнила? Откуда этот холодок, вечный спутник эффекта дежавю?

– Затем и молю: забудь, / Родная, глядеть на ртутную гладь, / Таящую долгий путь, – процитировала я.

Томас чуть наклонил голову.

– Откуда это?

– Прочла не помню где. Пустяки.

– Почему маме нельзя к озеру? – пискнул Оэн, и не подумавший оставить нас. – Мы там часто гуляем. Мама научила меня печь блинчики – ну, то есть камешки бросать так, чтобы круги пошли.

В свое время этому искусству научил меня дедушка. Вот и еще одна загадка – попробуй докопайся, что было раньше, что потом.

Томас не ответил Оэну. Нахмурился, снова вздохнул, будто интуиция и разум вели в нем жестокий бой.

– Поезжай, Томас. Дома в твое отсутствие всё будет в полном порядке, – заверила я.

22 августа 1921 г.

Ехал в Дублин в таком смятении, что был вынужден всю дорогу держать руль обеими руками. С тех пор как де Валера вернулся из Штатов, а лорд Френч лишился должности лорда-лейтенанта [31] Занимая пост лорда-лейтенанта (наместника) Ирландии с 8 мая 1918 г., Джон Френч практиковал террор против повстанцев. Его действия во многом спровоцировали Войну за независимость в 1919 г. Впрочем, восстания он подавить не сумел, как рассчитывали британцы, и в апреле 1921 г. был заменен на посту виконтом Фиц-Алланом Дервентским. , мы с Миком почти не виделись. Помощь в освобождении политзаключенных была от меня почти номинальная, сам я умалился до звукоотражателя, хроникера событий, «просто друга». Спонсора. Хранителя секретов, который делает, что может и когда может. Но все-таки столь долгое отсутствие контактов с Миком тревожило меня, даже несмотря на перемирие.

Мика вместе с Джо О'Рейли (это его личный помощник) я нашел в пабе «У Девлина», в подсобке, которую хозяин отдал в их распоряжение. Дверь была нараспашку, чтобы вовремя заметить опасность и слинять через черный ход. В этом пабе Мик больше времени проводит, чем у себя на квартире. Жилье меняет часто, опасаясь облав. Вообще, если бы не поразительная преданность дублинцев (которые знают Мика в лицо и ни один из которых доселе не соблазнился правительственной наградой за его выдачу), Мик давным-давно был бы в тюрьме. Поистине, он теперь фигура почти эпическая. Боюсь, трения с председателем Дойла как раз и вызваны всенародной любовью, которой заслуженно пользуется Мик. И вдруг он сообщает, что Дев (де Валера) намерен отослать его в Америку, чтобы «выключить из борьбы».

Я ушам не поверил. Да ведь сама борьба воплощена в Мике Коллинзе. Без него Ирландское восстание в очередной раз за последние несколько столетий станет жертвоприношением, причем безрезультатным. Так я Мику и сказал.

Джо О'Рейли совершенно со мной согласен, о чем тоже не стал молчать. Я впервые задумался: сколько ему лет? По моим подсчетам, Джо моложе нас с Миком, это тяготы борьбы сказались на нем. Джо истощен физически и, кажется, душевно. Мик тоже. Его мучает боль в желудке; по симптомам было явно, что это язва. При каждой встрече беру с Мика слово, что он будет придерживаться диеты, – и Мик это слово поспешно и охотно дает.

– Не волнуйся, Томми, за океан Дев меня не отправит, – поделился Мик. – Эта его инициатива поддержки не найдет. Зато он вполне может заслать меня в Лондон. Уже всюду раструбил про мое участие в переговорах о мире.

Я счел это добрым знаком, но Мик охладил мой энтузиазм, сообщив, что сам-то де Валера намерен остаться в Дублине.

– Видишь, Томми, какой расклад получается? Дев с Ллойдом Джорджем несколько месяцев условия мусолят, а как подпись ставить, так Дев, образно выражаясь, в кусты. Дев не дурак. Он хитрый. Хочет собственный кукольный театр иметь, за ниточки дергать.

– Иными словами, ты будешь козлом отпущения, – заключил я. Нетрудно было прийти к такому выводу.

– Да. Потому что Деву отлично известно: всех наших требований британцы не удовлетворят. Так вот чтоб спрос был с меня, с подписанта! – горячился Мик. – Какое там – ВСЕ требования! Мы ведь можем ВООБЩЕ НИЧЕГО не добиться, Томми! В любом случае раздел Ирландии на северные и южные графства неизбежен, на других условиях не видать нам Ирландской республики как своих ушей. Думаешь, Дев этого не понимает? Отлично понимает! А знаешь, насчет чего еще он в курсе? Насчет тактики британцев. Они в своем репертуаре – думают лбами нас столкнуть, брата на брата натравить. И им это под силу, Томми. У нас в ИРА солдат – три, ну может, четыре тысячи, не больше! Наша стратегия подстроена под это количество. А что Дев смыслит в нашей стратегии? Да ни бельмеса!

Мик метался по подсобке, как лев по клетке; шаги тяжко впечатывались в дощатый пол.

– Мы ради народа боремся, благодаря народу и живы до сих пор. Народ нас прячет, народ нас кормит. Народ нас не сдает. Потому что верит в нас. А мы верим во всех этих фермеров, рабочих, мелких ремесленников, священников. И не зря, черт возьми! Когда в прошлом году в Корке фермы горели, когда мастерские вспыхивали, будто факелы, никто – ни один человек, Томми, – нас не заложил! Никто веры в нас не потерял. А в Слайго мерзавцы-вспомогалы что устроили? Святых отцов допрашивали – где, мол, партизаны? Ни один не раскололся, хотя все знали, что за молчание полагается выстрел в голову. А когда мальчишек вешали? Мальчишек, которые к Кровавому воскресенью ни одним боком? Что, разве кто-нибудь усомнился в наших методах? Разве кто-нибудь отвернулся от нас? То-то и оно.