Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

– Слава богу, узнали. Он самый и есть. Вы ж у меня ялик брали напрокат, помните? Я еще пускать вас одну не хотел, да вы не послушались. Видно, Приснодева помогла, заступница. Мы думали, Лох-Гилл вами поживился, мисс.

– Какое сегодня число? Какой год?

Оглядеться по сторонам духу не хватало. Что я увижу? То, что подтвердит мою догадку. Упираясь в песок, я встала на колени, кое-как поднялась во весь рост и заковыляла к воде.

– Эй, мисс, куда это вы? – завопил Джим Доннелли. Джим, а не Имон. Владелец коттеджика, хозяин проката плавсредств. Тот самый, у которого я арендовала ялик. В 2001 году.

Я плюхнулась в воду. Может, получится вернуться. Может, еще не поздно.

Сильные руки схватили меня поперек живота.

– Рехнулись вы, что ли, мисс? Хотя… конечно, рехнешься тут.

– Какое сегодня число? – взвизгнула я.

Бедняга Джим Доннелли даже в лице изменился.

– Шестое июля. Пятница.

Говоря, он волок меня подальше от воды. Я упиралась, тормозила пятками.

– А год? Год какой?

– Чего? А, так две тыщи первый же. Мы вас больше недели искали. Десять дней, если точнее. Вы ж тогда как отчалили, так и сгинули вместе с яликом. Потом, уже когда полиция руки опустила, из проката автомобилей какой-то тип нагрянул, машину вашу забрал. – Джим Доннелли махнул в сторону парковки, которой, разумеется, не было и быть не могло, когда Томас Смит жил в Гарва-Глейб. Когда Оэн жил в Гарва-Глейб. Когда там же, с ними вместе, жила я.

– Нет! Нет, только не это!

– Мисс, стоит ли так убиваться из-за арендованной железяки? Вы спаслись – вот это истинное чудо. А ведь вас даже водолазы искали. Да-да, их полиция вызвала. Так что с вами случилось, а?

– Простите. Я не знаю. Я ничего толком не знаю.

– Может, позвонить кому? – не отставал Джим Доннелли, увлекая меня в коттедж, в тепло, к телефону, определенно желая поскорее передать с рук на руки, как вещь. – Где вы пропадали, вот вопрос. Будто сквозь землю провалились.

Хоть бы он отпустил меня! Я бы побежала к озеру, бросилась бы в воду, вернула бы ту, другую жизнь. Утраченную.

Утраченную? Вот именно. Погружение – смерть – возрождение. Стоп. Какое возрождение? Лиам все-таки убил меня – отнял мою любовь. Мою семью.

– Что с вами случилось, деточка? – в очередной раз спросил Джим.

Я покачала головой. Рассказывать? Здесь? Этому человеку? Ну нет. Опыт не нов. Только в первый раз рядом были Томас и Оэн. Поддерживали меня. А теперь они далеко – в другой эпохе.

26 апреля 1922 г.

Энн пропала. Десять дней назад. Я вернулся шестнадцатого, в воскресенье, ближе к ночи – в доме всё вверх дном. Оэна лихорадит, Мэгги его баюкает, на руках таскает; он захлебывается кашлем, плачет безутешно, хотя каждый новый выкрик «Где мама?» стоит ему огромных усилий и усугубляет боль в горле. Не смея взглянуть на меня, бедняжка Мэгги вымучила одно слово – «Лох-Гилл». Этого было достаточно. Я бросился к озеру. По пояс в воде бродили Робби с Дэниелом, искали тело Энн. Робби обливался слезами. Всхлипывая, он стал объяснять необъяснимое. Вот что он рассказал.

Хватившись Энн, Робби помчался на берег – потому что ему показалось, оттуда доносятся голоса. Действительно, он разглядел Лиама, который силой хотел усадить Энн в ялик, винтовкой угрожал. Робби выстрелил, Лиам упал. Робби полез в воду за Энн, но она будто растворилась. Вот только что была – и нету.

Робби искал Энн больше часа, но нашел только ее туфли. Он думает, Энн утонула, но я-то знаю – она жива. Она переместилась во времени и пространстве, но она жива. Иначе тело обнаружилось бы. Этим соображением я тщусь утешиться.

Отчаявшись найти Энн, Робби поволок в дом Лиама. Он получил пулю в плечо и потерял много крови. Бриджид, как умела, перевязала рану. Этот мерзавец определенно выкарабкается. Еле сдерживаюсь, чтобы не придушить его.

Я извлек пулю, промыл рану, наложил швы. Лиам выл от боли, но морфину я ему не дал. Только пузырьком помахал у него перед носом. Тогда он повел себя как последний слюнтяй.

– Томас, прошу тебя. Как человека прошу, как доктора. Больно – сил нет. Дай морфину, а я за это всё расскажу. Всё.

– Тебе больно? А мне, думаешь, нет? Только мою боль, Лиам, морфином не заглушить. Скажи спасибо, что я тебя с пулей не оставил, что сепсиса не допустил. Но боль твою облегчать? Не дождешься. После того, что ты сделал с Энн.

Вот как я ответил. Меня бешенство душило, я шипел, а не говорил.

– Это не Энни была, Томас. Не наша Энни. Я ж тебе помочь хотел, клянусь!

Бриджид утверждает, что нашла в комоде «подробный план убийства Майкла Коллинза» – некие листки, исписанные рукой Энн. Листки забрал Лиам. Он, в свою очередь, говорит, что потерял их в озере. Оба считают Энн самозванкой. В известном смысле они правы. Энн действительно была не той, за кого себя выдавала. Но, Господи, как же они заблуждаются! Подавляю желание вцепиться Лиаму в глотку и проорать ему в уши всё, что о нем думаю.

– Томас, она и впрямь была похожа на Энни. Но она другая женщина! – упирался Лиам, не забывая стонать. На жалость бил.

И тут меня посетила страшная догадка. На миг я даже сознание чуть не потерял.

– Откуда такая уверенность, Лиам?

Трудно было задать этот вопрос. Хотел ли я знать правду, желал ли, чтобы она наконец-то открылась? Что-то подсказывало мне: Лиам не солжет.

– Почему ты настолько уверен? – повторил я еле слышным шепотом.

– Потому что настоящая Энни мертва. Вот уже шесть лет как мертва, – отвечал Лиам. Лоб его густо покрывала испарина, зрачки были расширены от боли.

За дверью операционной зашуршало. Бриджид. Определенно хочет войти. Я вскочил, запер дверь на замок. Присутствия Бриджид я бы сейчас просто не выдержал.

– Откуда ты знаешь?

– Сам видел. Она при мне умерла. Энни умерла.

– Когда и где?!

Я себя не помнил. Я кричал, да так, что звуки собственного голоса причиняли дополнительную боль моему истерзанному мозгу.

– В здании Почтамта. На Пасхальной неделе. Морфину дай! Сил нет никаких, в голове туман. Человек ты или кто? Всё скажу, только и ты мне помоги.

Я впрыснул ему в ляжку целый шприц. Выдернул иглу без намека на аккуратность, в угол швырнул. Лиам растекся по подушке. Облегчение, слишком очевидное, наступило поразительно быстро – Лиам начал хихикать. Мне было не до смеха.

– Рассказывай! – рявкнул я.

Лиам испугался, дурацкая улыбочка мигом сползла с физиономии.

– Да-да, сейчас. Погоди, Томми, дай сообразить.

Лиам глубоко вздохнул. Теперь, когда боль отступила, его мысли пустились блуждать в дальней дали. Взгляд сделался отсутствующим, речь – размеренной, как у древнего сказителя. Определенно, Лиам уже тысячу раз проговаривал свою версию про себя; теперь, затверженная назубок, она зазвучала в операционной.