Роджер Желязны - Рука Оберона [litres]

Я прорычал какое-то ругательство и поставил его обратно. Потом медленно повернулся, ища хоть какой-нибудь источник света. Нечто напоминающее ветку кораллов слабо светилось на полке у противоположной стены, слабое свечение также исходило из-под закрытой двери. Я бросился туда.

Дверь я открывал как можно тише. Комната, в которой я очутился, казалась необитаемой. Это была маленькая, без окон нора, слабо освещенная тлеющими углями в небольшом очаге слева от меня. Каменные стены комнаты аркой сходились над головой. Очаг, возможно, был устроен в естественной нише. В дальней стене виднелась большая, окованная железом дверь; из замка торчал огромный ключ.

Я прихватил с собой из библиотеки свечу и двинулся по направлению к камину, чтобы разжечь в нем огонь поярче. Однако, опустившись на колени и начав раздувать полупотухшие угли, я услышал тихие шаги совсем рядом, у порога.

Обернувшись, я увидел его. Примерно пять футов высотой, горбатый, волосы и борода еще длиннее, чем помнилось мне. Дворкин был в ночной рубахе до щиколоток, в руках держал масляную лампу, а темные глаза его остро вглядывались во тьму, стараясь разглядеть меня у перепачканного сажей камина.

– Оберон, – сказал он, – неужели время наконец настало?

– Какое такое время? – тихо проворчал я, подражая отцу.

Он захихикал:

– Ну какое же еще? Время разрушить этот мир, разумеется!

Я убрал свет подальше от лица, стараясь по-прежнему говорить негромко.

– Еще нет, – сказал я. – Еще не время.

Он вздохнул:

– Ты так и остался неубежденным.

Дворкин склонил голову набок, внимательно вглядываясь в меня.

– Ну почему тебе все нужно портить? – сказал он.

– Я ничего еще не испортил.

Он опустил лампу. Я снова отвернулся, но ему все-таки удалось как следует рассмотреть меня. Он рассмеялся.

– Забавно. Забавно, забавно, забавно, – затараторил Дворкин. – Ты явился в обличье юного лорда Корвина, надеясь растрогать меня? Почему же ты не предпочел облик Брэнда или Блейза? Именно они, дети Клариссы, лучше всех служили нам.

Я пожал плечами.

– Да как тебе сказать… – наконец пробормотал я, решившись по возможности кормить его двусмысленностями, пока он будет их воспринимать и обдумывать ответы. Что-то очень важное могло выйти из этой игры, к тому же она представлялась мне наилучшим способом сохранить у Дворкина хорошее расположение духа. – Ну а ты сам? – продолжал я. – Какой облик в данном случае примешь ты?

– Ну, для того чтобы заслужить твое благорасположение, я уж постараюсь, – ответил он и засмеялся, откинув голову назад.

Смех его гремел вокруг меня, и все в нем стало меняться. Туловище увеличивалось, лицо надувалось, как туго натянутый парус. Горб на спине постепенно исчезал, Дворкин все больше выпрямлялся, становился выше. Черты лица его совершенно изменились, а борода потемнела. Он точно каким-то образом перераспределял массу своего тела; ночная рубашка, прежде доходившая ему до щиколоток, теперь едва прикрывала бедра. Он набрал полную грудь воздуха, и плечи его расширились, руки удлинились, торчавший животик втянулся, стал плоским и мускулистым. Дворкин теперь был мне по плечо, потом еще подрос, потом посмотрел мне прямо в глаза. Одеяние его становилось все короче. Горб совершенно исчез. Лицо исказилось в последний раз, и черты как-то успокоились, перестав меняться. Смех превратился в хихиканье, затих совсем, сменившись ухмылкой.

Я смотрел на чуть более хрупкую копию себя самого.

– Доволен? – спросил он.

– Неплохо, – подтвердил я. – Подожди, я подброшу парочку поленьев в огонь.

– Я помогу тебе.

– Да пустяки.

Я принес несколько поленьев из кучи, лежавшей справа. Каждая подобная увертка давала мне возможность получше рассмотреть Дворкина. Пока я занимался очагом, он отошел в сторонку и уселся на стул. Я заметил, что на меня он и не смотрит, а уставился куда-то в темный угол. Когда огонь в очаге заревел, я выпрямился, надеясь, что теперь он все-таки что-то скажет, способное прояснить ситуацию. И он сказал:

– А что, между прочим, случилось с Великим планом?

Я понятия не имел, то ли он имеет в виду преобразования Пути или еще какой-то иной «Великий план», задуманный отцом, так что вывернулся:

– Это уж ты мне сам объясни.

Он снова захихикал:

– А почему бы и нет? Ты просто передумал, вот что случилось!

– В каком смысле передумал – как это тебе представляется, а?

– Нечего надо мной подшучивать. Даже ты не имеешь никакого права подшучивать надо мной, – обозлился Дворкин. – В принципе именно ты – в последнюю очередь.

Я встал.

– Я над тобой не подшучиваю, – произнес я уверенно, прошел через комнату, взял другой стул и перенес его поближе к огню, усевшись прямо напротив Дворкина. – Как ты узнал меня?

– Мое местонахождение вряд ли известно каждому.

– Это верно.

– А действительно ли многие в Амбере считают, что я умер?

– Да. И еще многие предполагают, что ты до сих пор, возможно, скитаешься где-то в Царстве Теней.

– Понятно.

– Как ты себя в последнее время… чувствовал?

Он злобно усмехнулся, глядя на меня:

– Ты что, думаешь, я все еще не в своем уме?

– Ты сам это сказал – не я; я не хотел тебя обидеть.

– Порой мое безумие ослабевает, порой усиливается, – произнес Дворкин. – Оно охватывает меня целиком, а потом снова отступает, и тогда я чувствую себя почти прежним – почти, предупреждаю. Потрясение, вызванное твоим визитом, например, может… Что-то, видно, сломалось в моем мозгу. Да ты и сам знаешь. А как могло быть иначе? И это ты тоже прекрасно знаешь сам.

– Вероятно, ты прав, – согласился я. – Но почему бы тебе вновь не рассказать мне обо всем, с самого начала? Это могло бы тебя отвлечь, навести какой-то порядок в твоих мыслях, ты почувствуешь себя лучше, а заодно напомнишь мне кое о чем. Я ведь и сам многое подзабыл или упустил. Ну так как?

Дворкин снова захихикал:

– Как будет угодно моему королю. Ты хотел бы услышать что-нибудь особенное? С чего лучше начать? С моего полета из Царства Хаоса на этот маленький неожиданно появившийся островок в ночном море? С моих размышлений над пропастью? С того момента, когда вид Пути открылся мне в драгоценном Камне, что висел на шее у Единорога? Или с того, как я воссоздал Огненный Путь с помощью молнии, крови и звуков лиры, пока наши отцы неистовствовали – ведь они явились слишком поздно, чтобы позвать меня назад, ибо поэма огня уже пылала прихотливым рисунком в моем мозгу, заражая меня желанием обрести форму? Слишком поздно! Слишком поздно… Я был болен и слаб, я остался без их помощи, но я сам спланировал и создал его, пленника моей обновленной души. Именно эту сказку ты и хотел послушать еще раз? Или мне лучше рассказать о том, как было исправлено зло?