Алексей Доронин - В двух шагах от вечности [litres]

Он смотрел на Рихтера и Хименеса, сидевших ближе всех к выходу. Взгляды двух других старших офицеров были устремлены на них же. Только сейчас Рихтер осознал, что Ортега с Натановичем – реликты совсем другой эпохи. А вот возраст третьего он определить не мог. Ухоженный, подтянутый субъект в пиджаке – ему могло быть и за пятьдесят, и меньше сорока. И даже столько же, сколько этим двоим, если он имел доступ к дорогостоящим процедурам. Как такого человека вообще занесло в революционное движение? Но старшим виднее.

Рихтер уже хотел открыть рот, но Сильвио Хименес его опередил:

– Им нужен минимум день на подготовку и чтобы сработаться. Иначе это как нырять в реку с крокодилами!

Максим был благодарен Сильвио, потому что в противном случае это пришлось бы сказать ему самому. Он бы не постеснялся, но чувствовал, что задавать старшим офицерам такие вопросы – слегка не по рангу. В Корпусе это должен был сделать его непосредственный командир.

– Хорошо, – сказал товарищ N, который явно был здесь главным. – У вас будет весь завтрашний день, вечер и ночь, но не больше. Атака состоится на рассвете. Приказ я вам только что скинул. Полное полетное и боевое задание, а также схемы вам загрузят на месте. При угрозе попадания в плен – удалите их, а потом уничтожьте чип.

Он замолчал. Ортега и Давид Натанович покивали седыми головами.

– Всё. Можешь идти, военспец. А ты, Сильвио, останься. Завтра будет решительный день. Да поможет нам Бог, товарищи! – последнее слово старый командир интербригады сказал по-русски.

– И вот еще что. Это касается вас обоих. О том, что вы услышали в этой комнате, никто, кроме вашей новой сводной группы «Ягуар», не должен знать.

– Подозреваете, что есть «крот»? – приподнял бровь над искусственным глазом Хименес.

– Может быть. Или целый выводок.

Рихтер вспомнил: говорили, что недавно в лагерь приезжал команданте Фульхенсио Диас Росос – кадровый полицейский и офицер спецназа в отставке, борец с наркомафией. После революции он сразу объявил о том, что сердцем и душой с народом. Но верили ему слабо. Он был не беден, и лет пять назад обвинялся в коррупции и злоупотреблении служебным положением, но был оправдан. Правда, ушел на пенсию на несколько лет раньше положенного. Злые языки говорили, что он в обиде на Мировой совет и правительство Мексики за то, что те лишили его льгот, компенсационных выплат и чуть было не отправили в тюрьму. Еще он явно рисовался. Носил френч и камуфляжную кепку, курил сигары и явно косил под Фиделя Кастро.

«Зазнался, – шептались о нем. – Думает, что он Бенито Хуарес, Симон Боливар и Уго Чавес в одном лице». Но его ценили, ведь довольно мало кадровых полицейских переметнулись на сторону противника. В основном просто разбежались по домам после того, как правительство исчезло, а гарнизон столицы, как ранее и второй из неподконтрольных зон – Тихуаны, капитулировал… Точнее, даже не капитулировал, а просто негласно был распущен и растворился… вместе с деньгами со счетов, сложной техникой и даже офисной мебелью.

Всё это еще предстояло расследовать рыцарям холодной головы и горячего сердца, хоть они и открещивались от всех ассоциаций с ЧК Дзержинского, а официально их работники назвались просто «inspector de Seguridad» – инспекторами безопасности. Тяжело, наверное, проверять каждого, и Рихтер не хотел бы оказаться на их месте. Бывали и перегибы. Вряд ли chequistas спали спокойно, и неясно, что их чаще будило, – подъем по тревоге или ночные кошмары.

Но Максим таким людям, как Росос, не доверял. Хотя не только этот Фульхенсио вызывал у него подозрения.

– Уточняю, – произнес товарищ N, глядя прямо на Максима. – В приказе сказано, в какой последовательности информировать бойцов новой группы. Только так и ничего не сообщать раньше! Всё под твою ответственность. За разглашение… ты знаешь, военспец, что полагается. И за ошибки, ведущие к провалу.

Рихтер кивнул, хоть его и резануло, что ему, по сути, угрожают. И после краткой паузы произнес:

– Так точно.

– Ну вот и хорошо, что мы друг друга поняли. Кстати… вроде был композитор, твой полный тезка?

– Да… так точно, композитор!

– Понятно, – человек в пиджаке усмехнулся. – Свободен, старшина.

Рихтер развернулся – не на каблуках, как на параде, а более вольно, и пошел к выходу. Он знал, что впечатление бывает обманчиво, но этот человек вызывал у него меньше всего симпатий из тех, кого он пока увидел в «Авангарде». К сожалению, командиров не выбирают, ему ли не знать.

Он покинул комнату, а Сильвио остался. Плотно пригнанная дверь с герметичным уплотнителем закрылась, и теперь Максим не услышал бы из маленького «зала совещаний» ни звука, даже если бы захотел.

Он попрощался со своими, но без особых сантиментов и уж точно без слова «прощай» – это считалось плохой приметой. Не всем было плевать на приметы, как ему.

– Ну что, бывалые камикадзе! – напутствовал его Гаврила. – Удачного полета! Возвращайтесь все целыми, чтобы мне не пришлось вас штопать. Эх… я бы свой глаз отдал, лишь бы полетать с вами и пострелять сволочей.

Максима неприятно удивило, что про летающие ранцы уже слышали многие, хотя он приказ о секретности соблюдал. К счастью, никто пока не догадывался, что летят они к Тлачи. Думали, будут патрулировать горы и гонять контрабандистов.

С Максом в группу «Ягуар» отрядили Диего, Санчеса и – неожиданно – Ингрид, которая была знакома с таким видом транспорта. И еще более неожиданно – Рауля.

– Я летал на таком. Когда доставлял посылки, – улыбнулся индеец в ответ на вопрос, когда же он освоил эту технику. – У меня много внуков в горах.

Улыбался он одними уголками губ и глазами, что в сочетании с неподвижным безэмоциональным лицом выглядело странно для привыкшего к западной культуре человека. Но Рихтер знал, что даже от одного племени к другому обычаи автохтонов очень отличаются. Он уже не был уверен, из какого именно народа происходил Рауль. Может, он вообще не с Юкатана. Там никаких гор нет.

Гаврилу оставили во временном тыловом госпитале, в метро, где от него будет больше пользы, чем на передовой.

Когда Рихтер последний раз говорил с ним, было слышно по голосу, что доктор – нервный и взвинченный.

– У меня полно работы, – завершил разговор тот. – И будет еще больше. У нас тут целая эпидемия. Травматическая. И после недавней бойни я понял, что моих знаний о ранах ни хрена не достаточно.

Остальных – дальнобойщика Рика, снайпера Розиту и стрелка Зорана – передали в отделение Рамонеса aka «Портье», который, как болтали, переживал не лучшие часы своей жизни. Его видели глотающим таблетки, а кто-то говорил, что у него зашит диспенсер транквилизатора. Но все сходились на том, что сквозь сильный запах мятной жвачки чувствовали от сержанта Рамонеса запах алкоголя. Никто не заложил его комиссарам, потому что парень бодрился и выглядел адекватным.