Мила Бачурова - Пароль «Аврора» [СИ litres]

– Грегор, ты в своем уме? В адапта?!

– А почему нет? Красивый, нахальный, сложен, как Аполлон – а что еще барышне надо, в ее-то годы? Не в старпера же вроде меня ей влюбляться, и не в Олега – перину ходячую. Тем более, что в голове, с Любиным пуритантским воспитанием, полная каша.

– Но ты ведь сказал…

– И подтверждаю. Ты попросила, я проверил. Дашка по-прежнему девственница, если тебя только это интересует. Но, по-моему, это всего лишь вопрос времени. Причем, вопрос абсолютно не важный.

– Не важный?

– Вот именно. Важно, дорогие мои ученые, то, что вы потеряли: Дашкино доверие. И это, как по мне, куда более серьезная потеря, чем невинность… Важно то, что сердцем она, после того, что вы сделали, уже не ваша.

– Ты говоришь так, как будто мы это сделали для своего удовольствия! Или считаешь, что лучшим решением было опустить руки и сдаться?

– Да. Именно так я и считаю. А ваш поступок – мерзость, чем ни прикрывай.

– Григорий!

– Грегор!

– Коллеги. Это – мое мнение. Хотите – слушайте, не хотите – не надо. Об одном прошу, отстаньте от Дашки! По доброй воле она с вами разговаривать не будет, только нервы бедолаге истреплете.

– Мы должны были все выяснить. Я эту девочку с младенчества воспитываю. И я имею право знать, что с ней происходит! Ты не представляешь, как мне сейчас больно.

– А как ей больно, Леночка? Об этом ты не подумала?

– По-моему, Грегор, ты слишком нагнетаешь. Даша – наивный ребенок, она просто не отдает себе отчет в том, что натворила! Когда успокоится и поймет, сама прощения попросит, вот увидишь.

– Как угодно. Прислушиваться никого не заставляю… Я вам еще нужен?

– Последний вопрос. Ты пойдешь с нами встречать этого парня?

– Разумеется, пойду. Есть ощущение, что врачебная помощь будет не лишней.

– Неужели ты думаешь, что подонок станет сопротивляться? При очевидном, с нашей стороны, преимуществе?

– Уверен, что станет. Уж то, что он-то – отнюдь не ребенок, объяснять не надо, надеюсь? Разумеется, будет сопротивляться. И что-то мне подсказывает, что он очень хорошо умеет это делать.

Даша лежала, съежившись в комок под одеялом, и боялась пошевельнуться. Ей было нестерпимо стыдно. Слово, которое так легко произнес Григорий Алексеевич – «влюбилась» – было для нее чем-то запредельным. Слишком сложным и слишком хрупким для того, чтобы рассуждать об этом, даже наедине с собой.

Она ждала Джека – это правда. Она скучала без него – тоже правда.

Всякий раз, как только за адаптом закрывался люк, начинала скучать. Расстраивалась, если вместо Джека приходила Лара, хотя и с ней отлично сдружилась. Подолгу перебирала в памяти все, что Джек говорил ей. Вспоминала его голос, взгляд… Как именно называется то, что она испытывает, Даша не знала, ни в одной из читанных ею книг подобное описано не было, но высоким словом «любовь» она свои чувства ни за что не назвала бы.

Как можно любить парня, который не бывает серьезным?.. Который, стоит лишь завести разговор на тему чувств, строит такие рожи и произносит такие слова, что только и остается – покатываться от смеха?.. А они – «влюбилась»!

Дураки, идиоты паршивые! Как они посмели такое с ней сделать?!

Даше казалось, что изнутри у нее вытащили и растоптали ногами что-то настолько важное, что жизнь согласилась бы отдать – но не это. А еще сильнее мучило осознание: она выболтала главное. Их с Джеком и Ларой тайну, которую поклялась хранить.

Даше было так горько, что даже не плакала. Твердо решила, что слез ее никто из этих людей больше не увидит, и ни словечка от нее не услышит.

После того, как Григорий Алексеевич осмотрел ее и разрешил увести из клиники, Даша сидела в своей комнате. Запертая, под присмотром Любови Леонидовны.

Любовь Леонидовна всхлипывала и причитала. Даша воспитательницу не слушала и на причитания не реагировала. С того момента, как пришла в себя, думала только об одном.

Джека схватят. Сделают укол. И он расскажет – точно так же, как она сама! – то, о чем молчал даже с ней.

На Дашины расспросы он, еще в самом начале, ответил прямо:

– Лапушка… Меньше знаешь – дольше проживешь. Мало ли что.

Даша тогда обиженно надула губы. А он оказался прав, что не сказал… Джека надо предупредить. Надо выбраться отсюда и помочь ему.

Пожалуйста, если есть на свете справедливость! Пусть ей все удастся.

– Ой… Любовь… Леони…

Даша, сидевшая в кресле, запрокинула голову и бессильно уронила руки – от души надеясь, что обморок изображает достоверно.

Любовь Леонидовна заохала. Даша никогда ее не обманывала, невинные детские хитрости в счет не шли. Наставница отперла дверь и бросилась к себе в комнату, за нашатырем.

Даша немедленно «очнулась». Вскочила и тихо выбежала следом.

Притаившись на пороге комнаты воспитательницы, подождала, пока та достанет аптечку и углубится в изучение ее содержимого. После этого осторожно вытащила ключ, торчащий в двери комнаты.

К Любови Леонидовне она заходила не раз и помнила, что ключ рассеянная воспитательница лишний раз не трогает, «чтобы не потерять». Изображая обморок, на это и рассчитывала. Прокричала в спину роющейся в аптечке женщины:

– Извините, Любовь Леонидовна!

Выдернула ключ из двери, захлопнула дверь и заперла снаружи. Первый пункт плана удался. Теперь – только бы успеть!

Никогда еще Даша не бегала так быстро. Она задыхалась, у нее кололо в боку. Тапочки, будто решив добавить хозяйке мучений, то и дело норовили соскочить с ног. Только бы успеть…

В коридоре, ведущем к люку, было тихо. И из рубки тоже не доносилось ни звука: значит, Джек еще не появился.

Если до сих пор Даша молилась о том, чтобы он почувствовал опасность и не пришел, то теперь взмолилась об обратном. Пожалуйста, пусть он появится сегодня! И чем быстрее, тем лучше. Во второй раз такой фокус у нее не выгорит… И почти сразу услышала, как открылся лифт в конце тоннеля.

– Жека! – Даша выскочила в коридор. – Беги отсюда! Скорее!

Она ринулась навстречу к адапту.

– Дарья, стой! – Выскочивший из рубки Тимофей схватил беглянку поперек живота.

Даша отчаянно отбивалась.

– Жека! Беги!

– А ну, отпустил девку!

Джек тоже побежал – но не к выходу.

Когда приблизился, Даша взвизгнула – увидела, что в руке он держит пистолет, направленный Тимофею в лоб.

– Ты не посме… – начал Тимофей.

И разжал руки – Джек коротко замахнулся и ударил мужчину рукояткой в висок.

Даша завизжала уже в голос, едва не упала вместе с Тимофеем. Джек поймал ее за руку. Прикрикнул:

– Не ори! Спалили?

– Да.

– Валим! – Джек, волоча за собой Дашу, рванул обратно. Но далеко они не убежали.

– Стоять! – рявкнул напряженный, усиленный микрофоном, голос Вадима Александровича. – Я отключил лифт и заблокировал люк. Наружу ты не выберешься.