Екатерина Звонцова - Серебряная клятва [litres]

Янгред не успел окликнуть Хельмо – тот, видимо, услышав шаги, проснулся, начал оглядываться, потом приподнялся на локте. Лишнего стула или кресла поблизости не было, так что Янгред прислонился к окну. И всё же происходящее словно продолжало ночь в городском тереме, так что, скрещивая руки у груди, Янгред первым делом изрёк:

– Больше не сбежишь. Мы нагнали сюда достаточно войск.

Хельмо едва ли обратил внимание на шутливую укоризну в его голосе. Он всё крутился; лицо непрерывно менялось, отражало все тщетные попытки понять происходящее.

– Где мы? – наконец беспомощно спросил Хельмо, снова откидывая, нет, роняя голову на подушку и потирая лоб. – Теперь-то я точно умер?

Янгред хмыкнул. Ему стало весело, он решил сменить гнев на милость.

– Не надейся. Что снилось?

– Я летал… – пробормотал Хельмо, пошевелился опять и поморщился: видимо, плечи до сих пор ныли. – На… механических крыльях. А потом…

Он осекся и обвёл покои особенно пристальным взглядом. Свою спальню он явно не признал. Вздрогнул, нахмурился, принялся теперь тереть кулаками глаза. Янгред, подперев голову рукой, лениво наблюдал. Хельмо, заметив это, возмутился:

– Да чему ты радуешься так ехидно? Давай объясняй.

– Вряд ли после яви, что была, тебе могло что-то сниться, – сказал Янгред и, заметив, как Хельмо встревожился, поспешил всё же улыбнуться. – Будучи, как вы выражаетесь, язычником, я не уверен, что могу правильно поведать тебе такие вещи, но…

– Сядь, – в привычной манере «не шатайся вокруг да около» велел Хельмо и кивнул на край постели. – И докл… рассказывай.

Янгред фыркнул: то, что он целовал гербовый перстень, не подразумевало немедленную присягу и полную покорность. И всё-таки он, смилостивившись, подчинился. Хельмо выслушал внимательно, без вопросов, потом надолго задумался, уставившись в потолок. Янгред задумался и сам. Со стороны всё звучало сомнительно.

– Веришь? – спросил он.

– В это… чудо?

– Да.

– Не знаю. – Хельмо опять сел, взбив себе подушку. – Но если Тсино жив, предпочту поверить. Бог уже вершил удивительные дела. Что для него одна жизнь?

Оба замолчали. Янгред смотрел на ясное небо за окном, опять вспоминал светлую воду в храме, а кроме неё – другое: собственное безумие в чужом тереме, новую клятву у постели, блеск гербового золота в полумраке, а ещё – давний разговор в походном шатре и предшествовавший ему разговор у костра. Лишь болтовня от бессонницы, так? Или нет?

– А я, кажется, знаю, почему ваш бог нам помогает.

Хельмо с интересом на него посмотрел.

– Да? Так поведай мне эту тайну, о мудрый дикарь.

– Ваш бог ведь спустился с неба? – начал Янгред. – Он странствует среди звёзд?..

– Да. – Хельмо даже вытащил из-под ворота солнечный знак на шнурке.

– Так не он ли наш Небесный Скиталец, Бог с той стороны? И эта ваша помешанность на свете… Если так, то наши религии, как и наши народы, должны быть очень дружны.

Неплохо сошлось. Хельмо помолчал, обдумывая предположение, а потом вдруг изобразил дурашливый полупоклон, от которого на лицо упали волосы.

– Да у тебя недюжинные способности к богословию. – Он отвёл прядь и опять прилёг. – Где ты их прятал?

На губах была улыбка, но глаза оставались серьёзными. Янгред откликнулся:

– Впрочем, что-то не сходится. Хийаро всё-таки ушёл от своих друзей.

– Потому что посеял между ними разлад, – мягко напомнил Хельмо. – А между нами его уже не будет. Я вас очень люблю.

Он с удивительной лёгкостью говорил такие вещи. Наверное, Тсино был прав: это знаменовало некую внутреннюю взрослость; Янгреду подобные проявления эмоций давались с трудом, так что он просто приложил руку к сердцу, как когда-то на подступах к столице. На этот раз – действительно выражая сердечную признательность.

«Дом? Да. Дом там, где рядом те, кто нужен».

Они ещё долго говорили – уже о делах, о царе. Если бы ещё вчера Янгред мог предположить, как посоветует поступить, вряд ли бы себе поверил, но сейчас это казались единственно здравым, верным, возможным. Хельмо внял без колебания. Удивительно, даже после всего он верил . Янгред не знал, можно ли вычерпать эту веру хоть чем-то. И надо ли?

– Если что-то пойдёт не так… – тихо, успокаивая скорее себя, подвёл разговору итог Янгред. – Люди Пустоши теперь ближе, они выручат.

– Кто приведёт их, если не ты? Твою-то голову отрубят вместе с моей, если ты не передумал наниматься к нам в войско.

– А Лисёнок?.. – Янгред, припомнив кое-что, подмигнул: – Ты так его нахваливал в письме. Едва ли не лучшим на свете звал! Я думаю добиться того, чтобы поставить его военным наместником в долине. Так мы получим сразу двух наместников: Инельхалль ведь пойдёт в довесок!

Хельмо насупился при упоминании письма, но потом рассмеялся. Они помолчали.

– Жаль Сиру… – снова заговорил вдруг Хельмо. – Я ведь знаю, почему она боится вернуться домой. Королевна без приданого…

– А ну как и ей кусок земли отщипнёшь?

Янгред усмехнулся, но про себя насторожился. Такая доброта ему категорически не нравилась, он не удивился бы, услышав «да». Но Хельмо покачал головой:

– Земля – это и люди. То, что причитается вам, отмерено и решено, за то уплачена своя цена. А насчет Самозванки у меня есть другая мысль, если дядя прав и свершилось чудо. От чуда нас ведь точно не убудет? Подожди, я соберусь. И идём в храм.

И, улыбнувшись, Хельмо начал подниматься с постели.

Лусиль не вняла просьбам, не открыла ворота Ольяны. Она выехала сама, стараясь попрямее и поувереннее держаться в седле, и даже по-своему показала храброе величие: не взяла отряд. Лишь с десяток железнокрылых сели на городской стене, чтобы наблюдать переговоры издалека.

Двое командующих на белых огнегривых лошадях ждали шагах в ста от ворот; казалось, никого больше нет на подъездной дороге. Лусиль насмешливо, недоверчиво скривилась: как же. Её выманивают в засаду, не иначе. Было глупо соглашаться, силы пока есть, Ольяна верна – город приграничный, древний, здесь испокон веков жило много благоволящего к Осфолату люда… конечно, уйти придётся. Отец не пришлёт подмогу, не велит сбежавшим войскам поворотить. Война безнадёжно проиграна теперь, когда все в Доме Солнца знают, что царевна Лусиль – лишь Сира, стрелецкая дочь. Зло брало при мысли: он , всё он. Мальчик, «хвостик» Грайно, с которым ей так нравилось болтать. Как он вообще мог её помнить, с ним столько дружило! Он – воевода, что её погубил. Что теперь ему надо?

Лусиль подъезжала всё ближе, храбрилась, но было скверно. Она жалела уже, что вразумила Влади, рвавшегося с ней: