Себастьян Кастелл - Последний трюк [litres]

Лили фыркнула.

– Говорит женщина, для которой Путь Грома был традиционным решением всех проблем.

– Просто продолжайте идти, – сказала Фериус. Судя по виду, внутренние распри измучили её не меньше, чем само Проклятие.

Странно, как часто аргоси раздражали друг друга. Поодиночке они всегда казались такими спокойными, такими мудрыми и уверенными, но стоило им собраться вместе, как они становились похожими на трут на сухих листьях, только и дожидающегося случая, чтобы вспыхнуть.

«Может, именно поэтому они путешествуют поодиночке», – подумал я, вспомнив, что Энна, мать Фериус, рассказала о себе и своём муже.

«Так уж вышло, что мы с Дюрралом идём по одному и тому же пути. Однажды наши пути разойдутся, и мне придётся попрощаться с ним».

Я посмотрел на Фериус, которая упрямо тащилась по туннелю, не обращая внимания на крики и вопли, доносившиеся с улиц над нами, не обращая внимания на свою боль. Отчасти я надеялся, что если мы все это переживём, то снова будем путешествовать вместе: она, я, Нифения, Айшек и Рейчис. На короткое время мы впятером были чем-то вроде семьи. Теперь те воспоминания казались мне почти детскими.

Фериус, должно быть, почувствовала, что я на неё смотрю, потому что оглянулась и одарила меня улыбкой.

– Поторопись, малыш. Я не могу тащить тебя до самой границы, знаешь ли.

У нас ушло целых три дня, чтобы добраться до окраин Махан Мебаба. Нам часто приходилось останавливаться и пережидать, пока та или иная толпа обрушит волну разрушения, лучше всего выражающую её возмущение, на группу людей, которых они винили больше прочих. Иногда нам приходилось поворачивать назад, потому что пожары охватывали целые кварталы. Наше продвижение было медленным, утомительным и душераздирающим.

– Я никогда ничего подобного не видела, – сказала Нифения однажды вечером, когда мы сидели в стороне от остальных.

– Я тоже.

Похоже, она меня не слышала, неотрывно глядя на огонь.

– Я думала, что повидала все ужасы, какие только могут быть. Ониксовые черви. Бойня в Аббатстве Теней, когда монахи и военный отряд обрушили друг на друга заклинания, Чёрную Тень и просто чистейшую ненависть.

Она поднесла дрожащую руку ко рту, как будто её тело инстинктивно пыталось не дать страданию вырваться наружу.

– То, что сделал со мной мой отец… Раньше я считала его чудовищем. Отклонением от нормы. Теперь я думаю – может, он был таким же, как все остальные, хрупкой оболочкой человеческого существа, едва держащего себя в руках, пока однажды что-то не сломало эту внешнюю оболочку цивилизованности и не обнажило всю жестокость и страсть, скрывавшиеся под ней.

Чем дольше Нифения говорила, тем тише становился её голос, словно воздух, выходя из её лёгких, оставлял после себя только пустоту. Мои попытки утешить людей, которых я люблю, имеют обыкновение терпеть эффектный крах. Более мудрый человек давно бы научился помалкивать.

– Хочешь поесть? – спросил я, протягивая ей один из ломтиков хрящеватой говядины, которые приготовила Рози.

Нифения взяла его и, без аппетита осмотрев, откусила кусочек.

– Помнишь, как сильно тебя беспокоило, что я скрывал свою Чёрную Тень? – спросил я, постукивая пальцем по отметинам вокруг левого глаза.

Нифения молча кивнула. Вяленое мясо удивительно трудно жевать, поэтому ей было не до разговоров. На чём в немалой степени и основывался мой план – на том, чтобы меня не перебивали.

– Раньше я думал, Чёрная Тень означает, что я безнадёжно сломлен, и однажды демон, завладев моей душой, превратит меня в чудовище. Потом, год назад, когда я впервые оказался в Дароме, монах, так называемый белый Пленитель, сумел управлять мной через эти метки. Тогда я понял, что в жизни есть кое-что похуже, чем демон, забирающий твою душу.

Я содрогнулся при воспоминании о Пленителе. По сей день образы, которые возвращались ко мне с этими воспоминаниями, вызывали у меня тошноту. Колфакс поклялся, испуская последний вздох, что всё было подставой. Постановкой. Сама девушка написала мне несколько месяцев спустя. Она узнала правду о том, почему её наняли, и негодовала на свою причастность к тому, что сделали со мной маршал и белый Пленитель. Я ответил, поблагодарив её за доброту, но не перестал себя ненавидеть. С тех пор я ни с кем не вступал в близкие отношения.

– Келлен? – окликнула Нифения, положив руку мне на плечо. – Ты в порядке?

Я чуть было не рассмеялся. Я пытался придумать, как заставить её почувствовать себя лучше, зная, что ничего-то у меня не выйдет. Но с унынием нет смысла бороться вдохновляющими словами. Если речь идёт о человеке вроде Нифении, ей нужно дать возможность спасти тебя.

– Ты смеёшься надо мной? – спросила она.

– Не то чтобы над тобой.

– Тогда над кем же? Потому что мне действительно кажется, будто ты смеёшься над…

Я наклонился и поцеловал её в губы. Она казалась удивлённой, но не отстранилась, и я тоже не отстранился.

Каждый поцелуй, который мы когда-либо делили, оставался со мной на протяжении всех моих путешествий. Первый раз мы поцеловались в тот миг, когда она готовилась к своему последнему испытанию мага, после того как весь мой клан увидел, что я – Чёрная Тень. Следующий поцелуй был после того, как мы с Фериус нашли её в пустыне: за Нифенией гнались правоверные, потому что она замаскировалась под меня, отвлекая их. Потом был случай за Аббатством Теней, когда его разрушил военный отряд моего отца. Я хотел последовать за Неф туда, куда та собиралась после отправиться, но она сказала: хоть она и думает, что любит меня, но никогда не узнает наверняка, пока не встретит мужчину, которым я стану, перестав быть мальчиком, каким когда-то был.

Неужели я в конце концов стал таким мужчиной? Я не мог сказать наверняка. Но, предки, я ведь старался.

Наконец, я отстранился от неё. Она мне улыбнулась, но непроницаемая печаль от того, что мы наблюдали вокруг, осталась с ней.

– Мир полон тьмы, Неф, – сказал я. – Грабежи, унижения и дьяволы всех мастей, разгуливающие в человеческом обличье.

Я взял её руки в свои.

– Но у этого мира есть ты, поэтому, насколько я понимаю, чаши весов почти уравновешены.

Не самая лучшая моя поэзия, но она и не задумывалась как лучшая. Я ещё не дошёл до кульминации.

Неф приподняла бровь.

– Потому что я всё ещё тот прелестный маленький цветок, на который ты возлагаешь все свои надежды влюблённого?

– Потому что ты моя героиня.

Её губы приоткрылись, но она ничего не сказала.

Время от времени я правильно подбираю слова. Помолчав, она наклонилась ко мне и прижалась лбом к моему лбу.

– Келлен?

– Что?

– Я очень по тебе скучала.

– Да. – Я тоже по тебе скучал.