Себастьян Кастелл - Последний трюк [litres]

– Да, – сказала она, и улыбка сморщила уголки её губ. – В тебе это есть.

Рейчис, сидевший у неё на плече, склонил голову набок. Он был необычайно спокоен, и я подумал, не из-за Шеллы ли – она утверждала, что её присутствие естественным путём заставляет его умолкнуть. Но белкокот только потянул носом и сказал:

– Разорви ему глотку, Келлен.

Затем, как будто ему в голову пришла запоздалая мысль, добавил:

– Но оставь мне его глазные яблоки.

Фериус повернулась и пошла прочь, чтобы присоединиться к остальным аргоси.

Её место заняла Нифения.

– Привет, – сказала она.

– Привет. Послушай, я ценю ободряющие слова, но вправду не думаю, что все эти маги джен-теп будут ждать…

– Помнишь, что ты любишь говорить людям, когда тебя предупреждают о безрассудном риске? О том, что у тебя всегда есть ещё один трюк в рукаве?

– Да.

– Ты же знаешь, что тебе никто не верит, верно? Я имею в виду, твой арта валар обычно довольно хорош, но всякий раз, когда ты вытаскиваешь эту фразу, все вокруг понимают – ты просто хвастаешься.

– Да ну?

Она кивнула, перегнулась через нарисованный мной на песке круг и поцеловала меня в щёку.

– Кроме меня. Я каждый раз влюбляюсь в эту фразу.

Когда она отстранилась, я увидел в её глазах слёзы.

– Ты не мог бы произнести её сейчас?

– Нифения?

– Да?

– Ты наверняка захочешь найти местечко с хорошим обзором, потому что тот последний трюк, который я так долго берёг… Скажем так, он станет настоящим шоу.

Она улыбнулась, засмеялась, и я действительно не думаю, что она мне поверила. Но как только она отошла на безопасное расстояние, я повернулся к отцу, которого, несмотря ни на что, всё ещё любил, которым всё ещё восхищался, на которого всё ещё так отчаянно хотел походить, и сказал:

– Время вышло.

С этими словами я подбросил монету.

Монета завертелась в воздухе, и, хотя само время не замедлилось, мне показалось, что все мы – мой отец, я, Шелла, маги джен-теп за их спинами и аргоси за мной – попали в ловушку момента. Как будто имело хоть малейшее значение, какая сторона монеты окажется вверху, когда монета приземлится.

Это не имело значения.

Когда речь идёт об азартных играх, Фериус любит говорить, что дилетант играет своими картами, эксперт играет картами противника, а мастер играет где-то в промежутке.

Я пытался понять, что это значит, чуть ли не с того самого дня, как встретил её.

И вот теперь, наконец, понял. Единственная проблема в том, что когда ты доходишь до такой точки – до мгновения, когда подобные вещи означают разницу между победой и поражением, между тем, кто выжил, и тем, кто погиб, – всё сводится к картам в твоей руке.

Мой отец зажёг все шесть татуировок джен-теп: замечательный подвиг для любого мага. Он мог владеть заклинаниями нашего народа от самых тонких до самых смертоносных, от самых сложных до самых безжалостно простых. Он мог поджарить меня заживо, прежде чем монета, которую я подбросил, упадёт в песок у наших ног.

Но он так не поступит, потому что здесь, перед своими сторонниками, ему нужна иллюзия честного боя. Ему нужен образ бесстрастного Верховного мага, делающего лишь то, что необходимо; отца, которого жестокий мир поневоле вынуждает – несмотря на все усилия вернуть сына – спасти искалеченную душу этого сына, лишив его жизни.

Значит, ему придётся ждать, когда я нападу первым.

Самым очевидным было моё заклинание с порошками. Единственное, способное сойти за настоящую магию джен-теп. Именно его ожидали мой отец и его отряд.

Так зачем разочаровывать их?

Я подбросил порошки в воздух, сложил руки в соматических формах: указательный и средний пальцы вытянуты вперёд – знак направления; безымянный и мизинец прижаты к ладони – знак сдерживания; большие пальцы направлены в небо, напоминая моим предкам, что после всего того дерьма, через которое они заставили меня пройти, они обязаны послать мне немного удачи.

Красный и чёрный огни взорвались, направляемые заклинанием, горя достаточно жарко, чтобы расплавить сталь. Отец уже выставил щит, способный выдержать тысячу таких взрывов. Конечно, моей целью был не отец.

Я закрыл глаза, когда взрывная волна ударила в монету, лежащую на земле, и чудовищный жар превратил песок в стекло. Монета светило стократно отразила свет пламени, сделав солнце на горизонте бледным и болезненным по сравнению с ним, ослепляя всех, кроме меня.

Отец рефлекторно нанёс удар простым заклинанием огня, молнией, которая пронзила бы меня насквозь, если бы я не упал на землю.

Повсюду вокруг слышалось бормотание магов, произносящих различные заклинания крови и песка, чтобы прояснить зрение.

Шелла, конечно, справилась с этим делом первой – в тот миг, когда отец чуть меня не убил.

– Вы оба, пожалуйста, остановитесь, – сказала она.

Кто-то схватил её за руку.

– Не вмешивайтесь в дуэль магов.

Кто бы это ни был, через мгновение он уже летел по воздуху благодаря железному заклинанию Шеллы.

Отец посмотрел на меня сверху вниз, раздражённый больше всех остальных.

– Ловкий трюк, но ты не сумел воспользоваться своим преимуществом. Боевой маг уклонился бы от молнии, одновременно нанеся контрудар, чтобы вывести противника из строя.

Я поднялся на ноги.

– Немного поздновато давать уроки, тебе не кажется?

Мрачная решимость заставила его сжать губы.

– Как скажешь.

Руки отца дёрнулись, когда следующее заклинание сорвалось с его губ.

Моё единственное преимущество заключалось в том, что, хотя я почти не владел высшей магией, в школе я был исключительным учеником. Я знал чуть ли не все соматические формы, особенно те, которыми пользовались на дуэлях. А поскольку я был прирождённым трусом, у меня развилось чутьё на заклинания, способные причинить мне боль. Если всё это звучит не особенно впечатляюще, позвольте выразиться так: я знал, какие заклинания использует отец, ещё до того, как он договаривал их.

А ещё… Может, я и слаб, и у меня есть только пара заклинаний, но действую я куда быстрее, чем любой паршивый лорд-маг джен-теп.

Указательный палец Ке-хеопса описал в воздухе ткацкий круг, его татуировка шёлка мерцала. Змея страха, предназначенная вызвать панику у противника. Я мог бы уклониться от неё и снова взорвать порошки, чтобы заставить отца отказаться от змеи ради щита. Но вместо этого я позволил змее ужалить меня.

Моё горло сжалось, руки задрожали. Ноги напряглись, готовые бежать так быстро и так далеко, как только смогут, прежде чем сердце окончательно остановится.

Я громко рассмеялся.

Отец опустил взгляд на свою руку, как будто какой-то изъян в движениях его пальцев исказил заклинание. Змея страха должна действовать вовсе не так, поэтому меня порадовало и его замешательство, и то, что он пытался вывести меня из игры. Он хотел наполнить меня ужасом, чтобы я, слишком напуганный, не смог пустить в ход какие-либо трюки и обманы.