Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

– Вот чёрт, а что со скаковым жеребцом?

– А жеребец сломал ногу, – признался Кордин. – Вот ему горло и перерезали. Я… я соболезную, Томас.

Я уставился на него, поражённый. Всё пошло прахом – вот что означали его слова. Я растерял всю свою собственность, кроме вот этой харчевни, которую я только что с боем вернул во владение. Это была печальная весть, однако, как по мне, что построено один раз, то можно построить и заново. «Руки кожевника» имели для меня огромное значение. Это было первое заведение, которым я занялся, когда бросил ремесло каменщика. Особенное это было место.

Я оставил доктора присматривать за Хари и отправился искать Анну. Нашлась она в главной комнате, где отряд угощался свиным салом и утренним пивом – пил даже Билли Байстрюк. Ну ладно, Альману хотя бы удалось сберечь кой-какие запасы продовольствия в голодные времена. Значит, на худой конец, чёрный рынок ещё не загнулся – и это было хорошо.

– Пошли со мной, – шепнул я Анне на ухо. – Да потише.

Не говоря ни слова, она встала и проследовала за мной в заднюю, кирпичную часть здания. Я провёл её по коридору до третьей, самой маленькой кладовой.

– Что такое, Томас? – спросила она.

Я смерил Анну взглядом, прикидывая в уме, можно ли поручить ей задуманное.

– Нужно на тебя кое в чём положиться, – наконец сказал я.

– Я была твоей правой рукой, пока твой брат не вернулся. Хотелось бы думать, что ты можешь на меня во всём полагаться.

В бою так оно и было, это я знал наверняка. Но здесь другой случай. Жизненно важный.

– Постереги-ка дверь. Постарайся не отсвечивать, но никого сюда не впускай, пока я не выйду. Даже Йохана. Сделаешь, Анна Кровавая?

Она кивнула. По своему обыкновению, не стала задавать вопросов – зачем и надолго ли. Просто вышла за дверь и закрыла её за собой. В кладовой было сумрачно, через мутное стекло единственного окошка с трудом пробивался сероватый свет, и я пожалел, что не захватил с собой фонаря. И всё же я нашёл что искал – железный рычаг, вроде тех, какими открываются сундуки или бочки для сыпучих веществ. Он был весь в пыли и паутине, но для дела годился. Я взвесил рычаг в руке и повернулся к задней стене. Добрая это была стена. А какой же ей ещё быть, я ведь сам её когда-то строил. Каморка была несколько меньше, чем можно было ожидать, исходя из размеров здания, но, чтобы это заметить, требовался зоркий глаз, а такого, хвала Госпоже, не нашлось. Я отсчитал нужное количество кирпичей – двадцать три от двери вбок и шестнадцать вверх. Вот этот. Концом рычага продавил тонкий слой сухой растрескавшейся штукатурки и стал расшатывать, пока не поддалось. Кирпич сдвинулся, и я водил рычагом туда-сюда, стараясь не производить шума. Отряд буйно пировал в главном помещении – вряд ли кто меня услышит, если только я вдруг не закричу, но хотелось, чтобы меня не слышала даже Анна. Всё-таки не настолько я ей доверял, по крайней мере сейчас. Пойдёт что-нибудь не так – мне хана. Как-никак я дал ребятам обещания – надо бы сдержать.

Наконец я достаточно расшатал неплотно пригнанный кирпич, чтобы за него ухватиться, вынул из стены и бережно уложил на крышку бочки с рыбой мокрого посола. Просунул руку в открывшуюся дыру, дотянулся до потайной полки, нащупал мешки с монетами.

Первым попался мне мешок с золотом – до половины набитый золотыми кронами. Вот какую тайну хранили «Руки кожевника». Именно поэтому я и повёл отряд прямо сюда, поэтому сражался и убивал, чтобы вернуть себе харчевню прежде всего, даже прежде «Золотых цепей». Банкам я не доверял. Вместе с банками приходят сборщики налогов, начинаются ненужные расспросы, и таким образом «Руки кожевника» стали золотым сердцем Благочестивых. Кроме меня, об этом не знал никто.

Впрочем, золото меня тогда не так интересовало. С трудом, под неудобным углом просунув руку сквозь узкий ход, я наконец нашарил тяжесть золотых крон сквозь кожу мешка, особенно неповоротливого в таких условиях. Через некоторое время у меня получилось так изогнуть руку, что я нащупал и другой мешок, с монетами попроще. Серебряные марки, их-то мне и надо. Я подцепил мешок, вытянул его через ход и взвесил в ладони. По моим прикидкам, было там от двух до трёх сотен серебряных марок. Умелый ремесленник в Эллинбурге, бывало, зарабатывал две марки в месяц, если преуспевал и если не было недостатка в заказах.

Я удовлетворённо кивнул и сунул мешочек в большой внутренний карман сутаны. Был он увесист, но, как я предполагал, в скором времени станет легче. Затем я вложил вынутый кирпич обратно в дыру, как смог, законопатил отошедшую штукатурку, остатки осторожно смёл сапогом с глаз долой. Есть к чему придраться, но сойдёт. Спрятал рычаг за бочонком с салом и отпер дверь.

Анна расслабленно прислонилась к стене, подрезала ногти кинжалом и стерегла проход.

– Готово? – спросила она.

Я кивнул и полез в карман сутаны. Вынул из мешка десять марок и вложил ей в ладонь.

– Ты моя правая рука, Анна, – сказал я. – Была и будешь, а значит, жалование у тебя должно быть, как положено правой руке. Только, ради Госпожи, пусть Йохан об этом не знает. Тебя-то ему не заменить, но вот именно сейчас пусть думает, что заменил, – так надо. Понимаешь?

Она опустила взгляд на десять серебряных монет у себя в ладони, затем перевела на меня. Глаза у неё сузились. В армии сержант зарабатывает такое количество долгим трудом, за полгода и больше. Она сжала губы, будто хотела что-то сказать, но потом передумала. Монеты исчезли у неё в кошельке.

– Благодарю, – кивнула она; так Анна Кровавая и стала по-настоящему моей правой рукой.

Я хотел перемолвиться кое о чём с тётушкой, но и прежде этого было о чём позаботиться. На кухне расплатился с доктором Кордином серебряной маркой. Собственно говоря, я переплатил, но меньше у меня не было, кроме пары медяков, которых не хватило бы. Иметь его у себя в должниках, во всяком случае, не повредит.

Хари, всё такой же мертвенно-бледный, уставился на меня в растерянности. Думаю, он тогда даже не совсем понял, кто я такой.

– Ступай-ка домой, накинь на себя что-нибудь, – сказал я Кордину, – потом возвращайся и присматривай за Хари. Я его не знаю, но это человек моего брата, и ранило его, когда он за меня дрался. Так что теперь это и мой человек.

По правде говоря, Хари ранило, когда тот проснулся от взрыва огненного камня, но это не важно. Важно другое: если он выживет – навсегда станет моим. По крайней мере, это будет один из отряда Йохана, которого я принял к себе.

Посмотрел я на братца – тот всё так же храпел, развалившись на стуле. Порожняя бутыль из-под браги валялась на полу возле его сапога. Да, прошлой ночью он храбро сражался, и я знаю, что зла на него держать не следует, но уже одно то, что он снова здесь, под этой крышей, напоминало мне, как плохо мы с ним ладили. Нас объединяли ужасы нашего детства, но в зрелые годы мы так и не сдружились.