Александр Гарин - Капкан на Инквизитора

Ухмыльнувшись, Ахивир стянул рубаху, которая за долгие дни пути, высыхая от пота, на привалах уже обретала твердость хлебной корки, а вслед за ней и прочее. Голова чесалась до сих пор — то ли от воспоминаний о недавно хозяйничавших в ней пауках, то ли от многонедельной немытости. Бросив еще один взгляд на нерешительно хмурившуюся романку, которая не выказывала никакого смущения от его наготы, Ахивир перелез через окаймление водоема, которое на проверку оказалось не каменным, а словно вылепленным из твердой грязи. И со стоном удовольствия опустился на дно, оказавшись в горячей воде почти по шею.

Некоторое время романка топталась посуху. По-видимому, в ее душе происходила настоящая борьба. Но, как и предвидел Ахивир, романская привычка к частому омовению, которая у веллов считалась хлопотливой и даже вредной для здоровья, в конце концов сделала свое дело.

Бросив подозрительный взгляд в его сторону, девушка стала быстро разоблачаться. Она стащила полушубок, штаны, сапоги и платье, оставшись только в длинной нижней рубашке. К досаде Ахивира, рубашку она оставила и перед тем, как зайти в воду, очень тщательно прополоскала всю подшубную одежду. Должно быть, немытость все же доставляла ей куда больше неудобств, чем ее спутнику. Покончив с этим и разложив выстиранное на просушку, романка, наконец, позволила себе осторожно войти в воду и присесть на незаметный со стороны уступ, в отдалении от мага. Некоторое время она пребывала в настороженности, однако, потом, похоже, сильная усталость, женское недомогание и расслабленность от горячей воды сделали свое дело. Запрокинув голову, девушка примостила ее в ложбине на грязевой кромке водоема и прикрыла глаза.

Потирая шею и подмышки, Ахивир украдкой поглядывал на нее. Хотя женское тело почти до самых колен прикрывала полотняная рубашка, мокрая ткань облепляла девушку со всех сторон, делаясь полупрозрачной, и позволяя видеть все совершенные округлости и соблазнительные изгибы. Вне всяких сомнений, сотворившая это тело ведьма была по-настоящему искусна. Родись она мужем где-то в империи Вечного Рома, ее скульптуры сделали бы ее богаче многих богачей и прославленнее многих иных творцов. Предпочтения мужей о женских телах всегда разнились, но ведьма сумела создать такую плоть, которая нравилась каждому. И, должно быть, усилила привлекательность своего шедевра почти забытой в мире Лея женской магией, действие которой здесь, у Лии, увеличивалось многократно. Никогда не волочившийся за женами Ахивир теперь сгорал от желания и страсти, тяготясь невозможностью прикоснуться к совершенному телу спутницы. Если в мире Лея ему удавалось сдерживать свои порывы, раз за разом вызывая в памяти видение рослого романа с жестким лицом, то теперь это удавалось все труднее. Образ Альваха — настоящего, но виденного всего единожды и несколько мгновений, постепенно изглаживался из его памяти. Зато прекрасная Марика — маленькая, сильная и гибкая, изумительно красивая, с юным, волевым лицом и жестким взглядом, умная и проницательная, один вид которой вызывал в душе Ахивира настоящую бурю — была все время перед глазами. Ее казавшееся хрупким, но крепкое и выносливое тело, густые, тугие черные кудри, приводили велла в настоящий восторг, скрывать который делалось все труднее. Вынужденный находиться рядом с ней постоянно Ахивир чувствовал, что сходит с ума. Во снах он видел девушку в своих объятиях и, иногда, на грани грез и яви ему начинало казаться, что то, что всего лишь раз показало ему проклятое зеркало — было обманом, и мнившая себя мужем романка попросту смеялась над ним и его чувствами.

К счастью — а может, к сожалению, охотник понимал, что обманывает сам себя, желая принять вожделенное за действительное.

Еще Ахивир понимал, и понимал бесспорно, что его острое желание было вызвано не только похотью и магией ведьмы. Он прожил бок о бок с романкой почти два полных месяца. И все это время имел возможность вдоволь понаблюдать за будущей невестой. То, что восхищало его — суровость романской девы, ее прямота, склонность к порядку, усидчивость и устремленность к цели, будь то выжить в чуждом теле любой ценой или до гладка вычесать все добытые веллом шкуры, не были чертами еще неизвестной ему Марики. Все это составляло характер Инквизитора Альваха. И чем дальше, тем сильнее Ахивир склонен был признать сам для себя, что самым жгучим желанием его было вернуться назад и разбить проклятое зеркало до того, как в нем появилось отражение, которое он никогда не хотел бы увидеть. Ахивир полагал — и небезосновательно, что если бы не зеркало, романка навсегда осталась бы для него только романкой. Девой, которую он спас от надругательства и которой некуда было идти, кроме как за него замуж. Охотнику думалось о том, что не желавший огласки и позора для своего имени Альвах навсегда бы скрыл свою постыдную тайну и, в конце концов, смирился с новым положением. Ахивир так никогда и не узнал бы сущности замкнутой и молчаливой девы, и его разум не корчился бы теперь от попыток заставить себя смириться с тем, что внутри вожделенной для него женщины живет романский воин.

Останется ли невеста такой же желанной, если его убить? Ахивир не ведал ответа на этот вопрос. Он ненавидел Альваха, но всем сердцем хотел, чтобы тот оставил свой нрав, свой опыт, свой характер — все, кроме мужеской природы тому телу, в котором теперь был заключен. Ахивир понимал, что это было невозможно. И чем дальше, тем больше ему казалось, что он на самом деле желал забвения — но не для романа, а для себя самого.

Меж тем, разомлевшая романка подняла голову и провела ладонью по волосам. Ее пальцы ожидаемо окрасились коричневым, от соприкосновения с грязью, к которой какое-то время была прислонена голова. Романка досадливо дернула щекой и поднялась на ноги. Забыв обо всем, Ахивир смотрел, как девушка выбирается из воды, а мокрая рубашка едва ли скрывает то, что под ней. Романка отошла к своему мешку и вернулась с гребнем — еще одним подарком Ахивира до того, как он узнал об истинной сути той, кого считал своей невестой. Снова поспешно забравшись в воду — все же, воздух, хоть и не зимний, был прохладен, романка отошла на другой край водоема и, повернувшись спиной к Ахивиру, принялась распутывать свою тяжелую, толстую косу.

Тонкие, женские пальцы, снующие в тугих черных завитках, едва прикрытый тонким куском полотна стройный стан, быстрые движения романки, за множество недель сделавшиеся такими знакомыми и родными, в очередной раз помутили рассудок охотника. От невозможности прямо сейчас задрать эту рубашку и взять романскую деву здесь, в воде, велла начало трясти. Он пытался вызвать в памяти образ рослого, выбритого до синевы романа со страшным шрамом через всю щеку. Пытался искренне и яростно, но, как назло, от того образа сейчас осталось нечто размытое, что мало могло помочь. А хрупкая девушка — та, что уже почти распустила волосы, которые густой копной укрыли ее спину, была перед его глазами, хотя и в таком отдалении, которое только было возможно. Не в силах бороться с собой, Ахивир опустил лицо в воду, продержал его там столько, сколько смог, а потом вынырнул и принялся еще яростнее растирать спину и бока.