Роберт Джордан - Дракон Возрожденный [litres]

– Я не просил ее идти с нами! – запротестовал Перрин. Морейн спокойно села в седло Алдиб, расправив плащ. – Я не просил!

Лойал пожал плечами и молча зашевелил губами. Видимо, не советуя гневить Айз Седай.

– Ты – та’верен? – недоверчиво спросила Заринэ. Ее взгляд скользнул по простой деревенской одежде Перрина и остановился на его желтых глазах. – Хорошо. Может быть. Кто бы ты ни был, она угрожала тебе так же, как и мне. Кто такая эта Мин? Что она имеет в виду, говоря, что я сяду на твое плечо? – Лицо девушки напряглось. – Если ты попытаешься взять меня под свое крыло, я тебе уши отрежу. Понял?

Скривившись, Перрин сунул свой ненатянутый лук под седельную подпругу Ходока и вскарабкался на конягу. Отдохнувший за несколько дней бездействия, проведенных на корабле, мышастый радостно взбрыкнул при звуке своего имени, так что Перрину пришлось успокаивать его, натянув поводья и поглаживая по шее.

– Это даже ответа не заслуживает, – проворчал он.

«Проклятье, Мин ей сказала! Чтоб тебе сгореть, Мин! И тебе тоже, Морейн! И Заринэ!» Он не мог представить, чтобы Ранда или Мэта стращали женщины. Да он и сам был таким же, до того как покинул Эмондов Луг. Правда, Найнив могла внушить почтение. И миссис Лухан, конечно. Она же помыкала и им, и мастером Луханом везде, кроме кузницы. Правда, и Эгвейн порой вела себя точь-в-точь как она, хотя по большей части с одним лишь Рандом. Да и миссис ал’Вир, мать Эгвейн, всегда улыбалась, но всё поворачивалось именно так, как она хотела. А уж Круг женщин… Да они каждому мужчине через плечо заглядывали!

Ворча про себя, он нагнулся, взял Заринэ за руку, так что она, вскрикнув, едва не выронила свой узелок, и посадил ее себе за спину. Юбка-штаны позволили ей с легкостью сидеть верхом на Ходоке.

– Морейн должна купить тебе лошадь, – пробормотал Перрин. – Пешим ходом тебе весь путь не осилить.

– Ты силен, кузнец, – сказала девушка, потирая руку. – Но я тебе не какая-нибудь железяка. – Она чуть сдвинулась и приткнула перед собой свой узел и плащ. – Я и сама могу купить себе лошадь, если понадобится. А куда мы едем?

Лан уже двинулся от пристани к городу, Морейн и Лойал следовали за ним. Огир оглянулся на Перрина.

– Никаких вопросов. Забыла? И зовут меня Перрин. Понятно, Заринэ? Не «здоровяк», не «кузнец» и не как-нибудь еще. Перрин. Перрин Айбара.

– А меня – Фэйли. Понял, лохматый?

Издав звук, похожий на рычание, он погнал Ходока вслед за остальными. Заринэ обхватила его сзади за пояс, чтобы не слететь с крупа мышастого. Перрину показалось, что девушка смеется.

Смех Заринэ – если это был смех – утонул в городском гаме, который показался Перрину значительно громче, чем в Кэймлине и Кайриэне. Гул Иллиана и в самом деле был иным, звуки протяжные, иной высоты, но источники их были Перрину знакомы – шарканье шагов, рокот колес, металлический стук подков по неровным грубым плитам мостовой, скрип осей экипажей и телег, плывущие из раскрытых дверей и окон гостиниц и таверн музыка, пение, смех. Голоса. Жужжание голосов казалось Перрину таким густым, будто он сунул голову в улей. Огромный город жил своей привычной жизнью.

Из боковой улицы до его ушей донеслись гулкие удары молота о наковальню, и плечи кузнеца сами собой задвигались им в такт. Его руки соскучились по молоту, по кузнечным клещам, сжимающим кусок раскаленного добела металла, от которого при каждом ударе летят искры. Звон кузницы стих позади, утонув в грохоте телег и фургонов, болтовне лавочников и уличных зевак. В привычных запахах лошадей и людей, стряпни, свежей выпечки и многого другого, что составляло особый дух городов, Перрин уловил миазмы болота и соленый привкус воды.

Когда путники подъехали к мосту в черте города – низкой каменной арке над водной гладью канала, имевшего не более тридцати шагов в ширину, Перрин сначала удивился, но, миновав третий, понял, что каналов, которыми Иллиан оказался изрезан вдоль и поперек, здесь не меньше, чем улиц, а людей, сплавляющих с помощью шестов груженые баржи, не меньше, чем возниц, взмахивающих кнутами в попытке сдвинуть с места тяжелые фургоны. Иногда сквозь толпу проплывали паланкины и сверкающие лаком коляски богатых купцов или знати с геральдическим нашлемником или гербом Дома, крупно выведенным на дверцах. Многие мужчины носили необычные бороды с выбритой верхней губой. Женщины щеголяли в шляпах с широкими полями, к шляпам были привязаны длинные шарфы, другой конец которых обматывался вокруг шеи.

Потом путники пересекли огромную площадь, величиной во много гайдов земли, окруженную по периметру громадными колоннами из белого мрамора, каждая – по меньшей мере пятнадцати спанов в высоту и двух спанов в толщину. Колонны ничего не поддерживали, за исключением оливковых венков, также высеченных из мрамора. На площади, друг против друга, стояли огромные белоснежные дворцы с пурпурными крышами; каждый, казалось, состоял из прогулочных галерей с портиками, ажурных балконов и хрупких, воздушных башенок. На первый взгляд они точь-в-точь походили один на другой, будто отраженные в зеркале, но вскоре Перрин понял, что одно здание в каждом измерении было чуть меньше второго, а все его башенки казались почти на ярд ниже.

– Королевский дворец, – объявила из-за спины юноши Заринэ, – и Большой зал Совета. Говорят, первый король Иллиана постановил, что Совет девяти может построить себе любой дворец, какой угодно, но он ни в коем случае не должен быть больше королевского. Тогда Совет в точности скопировал королевский дворец, уменьшив каждое измерение на два фута. С тех пор так в Иллиане и повелось: король и Совет девяти соперничают друг с другом, а Ассамблея противостоит им обоим; а пока они заняты выяснением отношений, простые люди в большинстве своем коротают век как хотят, и в их дела никто носа не сует. Это очень неплохая система для тех, кто постоянно живет в городе. Полагаю, кузнец, ты должен знать, что это и есть площадь Таммаз, именно здесь я приняла клятву охотника. И на первый раз довольно с тебя сведений, здесь не обратят внимания на такого деревенщину, как ты.

Перрин еле сдержался, но решил впредь не глазеть по сторонам так откровенно.

Казалось, никто не воспринимает Лойала как нечто необыкновенное. Огиры, видимо, были известны в Иллиане, и лишь несколько прохожих пару раз оглянулись на него да маленькие дети недолго бежали за Лойалом, а потом и они умчались прочь. И никто из жителей будто не замечал ни влажности, ни жары.

На этот раз Лойал был, по-видимому, огорчен столь прохладным приемом со стороны горожан. Его длинные брови повисли, касаясь щек, уши тоже поникли. Впрочем, как подумал Перрин, все это могло быть следствием жары. У него самого рубашка прилипла к телу, капли на лице казались смесью пота и влажных испарений.