Роберт Джордан - Дракон Возрожденный [litres]

Он видел сны, и в голове его обрывки и клочки сновидений все еще смешивались с воспоминаниями. И одно от другого ему не удавалось отделить. Безумные полеты и сражения, необычные люди из-за океана, Пути и Портальные камни, осколки иных жизней, причудливый калейдоскоп всяких странностей, будто явившихся из сказаний менестреля, – наверняка это все сны. По крайней мере, таковыми они должны были быть, по разумению Мэта. Но Лойал же не приснился ему, а он был огиром. В мыслях плавали какие-то обрывочные беседы, разговоры с отцом, с друзьями, с Морейн и с красивой женщиной, с капитаном корабля и с хорошо одетым мужчиной, который говорил с ним тоном отца, дающего мудрые советы. Вот это представлялось реальным. Но все это рассыпалось на куски и фрагменты, осколки кружились, перемешивались.

– Муад’дрин тиа дар алленде, каба’дрин радим , – пробормотал Мэт. Слова эти звучали лишь набором звуков, однако они пробуждали в нем… что-то.

Внизу, прямо под ним, на милю или больше по обе стороны, выстроились плотные шеренги копьеносцев, усеянные вымпелами и знаменами больших и малых городов и меньших Домов. Левый фланг его войск защищала река, правый – болота и топи. Со склона холма он наблюдал, как копейщики вступили в бой с полчищем троллоков, которые, десятикратно превышающие людей числом, пытались прорвать фронт. Копья пронзали черные кольчуги троллоков, но их шипастые секиры выкашивали в рядах людей кровавые бреши. Крики и вопли сотрясали воздух. Над головой, посреди безоблачного неба, беспощадно пылало солнце, и над рядами сражающихся поднималось жаркое марево. Со стороны врага дождем сыпались стрелы, равно поражая и людей, и троллоков. Он отозвал своих лучников, но Повелителей ужаса этот маневр не обеспокоил, поскольку они прорвали его линию обороны. На гребне позади ждала от него приказа Ближняя гвардия, и кони под всадниками нетерпеливо переступали на месте. Под лучами солнца сверкали серебром доспехи латников, равно как и броня их коней; дольше ужасную жару и духоту ни люди, ни животные переносить не могли.

Им предстоит здесь победить или же погибнуть. Он был известен как игрок; и вот самое время бросить кости. Запрыгнув в седло, он отдал приказ голосом, который перекрыл доносившиеся снизу шум и крики боя:

– Пехоте приготовиться пропустить кавалерию!

Пока команду повторяли и передавали в обе стороны вдоль по линии, к нему подъехал знаменщик, и у него над головой захлопало и затрепетало знамя Красного орла.

Внизу копейщики внезапно пришли в движение, дисциплинированно перестраиваясь: слаженно сдваивая и страивая ряды, они сужали фронт отрядов, оставляя между ними широкие промежутки. В эти проходы и хлынули со звериным рычанием троллоки – словно черный, растекающийся прилив смерти.

Обнажив меч, он воздел его высоко над головой:

– Ближняя гвардия – вперед!

Он пришпорил своего коня, и тот устремился вниз по склону. Позади загрохотала копытами атакующая конница.

– Вперед!

Он первым врубился в ряды троллоков, вздымая и обрушивая меч, и его знаменщик не отставал ни на шаг.

– За честь Красного орла!

Ближняя гвардия заполнила проходы между копейщиками, сметая троллочий прилив, отбрасывая черный поток обратно.

– Красный орел!

На него рычали получеловеческие лица, причудливо искривленные мечи стремились достать его, но он прорубался все глубже. Победить или погибнуть.

– Манетерен!

Мэт поднес ко лбу дрожащую руку.

– Лос Валдар Кьюбияри , – пробормотал он. Он был почти уверен, что понимает значение этих слов: «Вперед, Ближняя гвардия» или, быть может, «Ближняя гвардия – в атаку», – но этого не могло быть. Несколькими словами на древнем наречии, сказанными юноше Морейн, исчерпывалось его знание этого языка. Прочие же слова с тем же успехом могли быть чем-то вроде сорочьей трескотни. – Безумие! – грубо оборвал он сам себя. – Сдается мне, никакое это не древнее наречие. Тарабарщина какая-то… Та Айз Седай – сумасшедшая. Это был всего-навсего сон.

Айз Седай. Морейн. Внезапно он заметил, что запястья его слишком тонки, а кисти костлявы, и уставился на свои руки. Он болен. Болезнь как-то связана с кинжалом. С кинжалом, рукоять которого украшена рубином, и с давным-давно погибшим, пораженным порчей городом под названием Шадар Логот. Все это было каким-то смутным и далеким и совершенно никакого смысла не имело, но он знал, что это был не сон. Эгвейн и Найнив везли его в Тар Валон для Исцеления. Это он еще помнил.

Мэт попытался сесть, но завалился на спину: он был слаб, как новорожденный ягненок. С трудом он сумел приподняться и откинуть в сторону единственное укрывавшее его шерстяное одеяло. Одежда куда-то подевалась, – возможно, ее убрали в стоявший у стены шкаф, который украшала резьба в виде побегов виноградной лозы. Сейчас, впрочем, отсутствие одежды Мэта не волновало. Собравшись с силами, он встал, нетвердой поступью прошелся по цветастому ковру и остановился передохнуть, опершись на кресло с высокой спинкой, затем, пошатываясь, перебрался от кресла к столу с позолоченными завитками на ножках и по краям столешницы.

Комнату ярко освещали свечи из пчелиного воска, по четыре в каждом из высоких подсвечников, с маленькими зеркальцами позади язычков пламени. Зеркало куда больше, висевшее на стене над отполированным до блеска умывальником, явило Мэту его отражение: исхудалый и тощий, со впалыми щеками и с ввалившимися темными глазами, волосы свалялись, слипшись от пота, тело согнуто, как у старика, а сам он пошатывается из стороны в сторону – так под ветром колышется трава на пастбище. Мэт заставил себя выпрямиться, но вид его от этого намного лучше не стал.

На столе, прямо перед ним, стоял большой, накрытый салфеткой поднос. Мэт унюхал аппетитные запахи съестного и сдернул салфетку с подноса, на котором обнаружились два больших серебряных кувшина и несколько блюд тончайшего зеленого фарфора. Ему доводилось слышать, что за подобные изделия Морской народ требует платы серебром, по весу равной с фарфором. Юноша ожидал увидеть крепкий говяжий бульон или печенку – кушанья, какими потчуют немощных. Вместо этого на одном блюде высилась изрядная горка ломтей жареной говядины, сдобренных коричневой горчицей и хреном. На других тарелках были разложены жареный картофель, сладкая фасоль с луком, капуста и масляный горох. Рядом – соленья и кусок желтого сыра, нарезанный толстыми ломтями хлеб с хрустящей румяной корочкой и блюдце сливочного масла. Один из кувшинов, на чьих боках еще оставались мельчайшие капельки осевшей влаги, был наполнен молоком, а от другого исходил аромат, очень напоминавший приправленное пряностями вино. Всего этого хватило бы на четверых. Рот у Мэта наполнился слюной, а в желудке у него заурчало.