Д. Эверест - Арчи Грин и заклятие ворона [litres]

– Я впервые вижу такое чудовищное обращение с животными! – сердито воскликнул Руперт. – Я этого так не оставлю!

Накормив и напоив всех животных, Руперт пулей вылетел из паноптикума и помчался в отдел Естественной магии. Остальные молча последовали за ним. Дверь в кабинет Мотли Брауна была закрыта, но Руперт решительно распахнул её и ворвался внутрь.

– Руперт! – с улыбкой приветствовал его Браун. – Какой приятный сюрприз! Сердечно рад тебя видеть. Как поживаешь? Надеюсь, Орфеус тебя не обижает?

– Вы видели, что творится в паноптикуме? – выпалил Руперт, не тратя времени на обмен любезностями.

Браун непонимающе уставился на него.

– Э-эм-м… нет, я давно туда не заглядывал, – ответил он. – Честно признаться, сейчас я очень занят некоторыми важными делами, касающимися Естественной магии. Как там дела? Надеюсь, юный Квиггли успешно справляется со своими обязанностями?

– Этот Квиггли – просто кошмар! – с жаром воскликнул Руперт. – Паноптикум утопает в грязи, животные голодные, за ними никто не ухаживает! Численность сопелок сократилась почти вдвое, а саламандра Симон тяжело болен. Боюсь, ему может понадобиться переливание крови!

– Ах, как нехорошо, как нехорошо, – запричитал Браун, качая головой. – Я непременно поговорю с Питером. Судя по всему, он не справляется со своими обязанностями. Впрочем, не будем слишком строги к мальчику, ведь он только начал работу. Ах, Руперт, ты задал такую высокую планку, что он нескоро сможет с тобой сравниться! Но я даю тебе слово, что очень сурово поговорю с ним и всё исправлю, – Браун помолчал. – Спасибо, что сообщил мне, Руперт.

После этого друзья снова направились в «Квиллз», но настроение у Руперта оставалось мрачным.

– Я до сих пор не могу понять, почему эту работу отдали не тебе, а Квиггли, – сказал он Полу. – Это какое-то безумие! Квиггли никогда не проявлял никакого интереса к животным, да и ученик он тоже так себе.

– Я сам расстроился, когда узнал, – вздохнул Пол. – Но хорошо, что ты поговорил с Брауном. Теперь он знает, какой лодырь этот Квиггли! Будем надеяться, Браун сдержит слово и наведёт порядок в паноптикуме.

– Может быть, – без особой уверенности протянул Руперт. – Беда в том, что у Брауна и без того хлопот полон рот. Ты себе не представляешь, сколько дел в отделе Естественной магии! Браун просто не может выполнять за Квиггли его обязанности в паноптикуме. Хуже всего то, что у меня нет никакой надежды на то, что Квиггли может исправиться. Судя по тому, что мы видели, он ничего не понимает в животных и не испытывает никакого желания о них заботиться. – Руперт сокрушённо покачал головой. – А я теперь почти всё время нахожусь в Лондоне и не могу даже изредка присматривать за зверинцем.

– Если ты дашь мне свой ключ, я смогу время от времени заглядывать туда и следить, чтобы Квиггли не отлынивал, – вызвался Пол.

– Правда? – недоверчиво спросил Руперт.

– С удовольствием, – с широкой улыбкой заверил его Пол.

Руперт тут же вручил ему ключ.

– Спасибо тебе! – растроганно сказал он. – Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что кто-то присмотрит за животными. Да, когда увидишь Квиггли, дай ему от меня хорошего пинка. Очень хорошего, ладно?

– Это я сделаю с ещё большим удовольствием, – ответил Пол.

Вечером того же дня Арчи вытащил из-под своей кровати старую обувную коробку и положил её на подушку. Встреча с Рупертом разволновала его и погрузила в печаль. Арчи открыл коробку и вытащил пачку писем и открыток, присланных бабулей Грин. Сверху лежала открытка с изображением высокой горы и почтовой маркой из Катманду. Это было первое место, которое бабуля посетила после своего спешного и загадочного отъезда из их маленького домика в Западном Треплинге. С тех пор, судя по весточкам, которые она регулярно посылала Арчи и его кузенам, бабуля успела проехать всю Индию, а недавно добралась и до Китая.

Под пачкой писем и открыток лежали немногие вещи, когда-то принадлежавшие отцу Арчи. Ручка, несколько выцветших фотографий, пара перчаток и несколько книг – вот и всё наследство, доставшееся Арчи. На одной фотографии были запечатлены мальчик и девочка, стоявшие перед кондитерской «Квиллз». В девочке, обутой в фиолетовые туфельки, без труда узнавалась юная Лоретта Фокс. На вид ей было не больше десяти лет. Стоявшему рядом с ней мальчику, отцу Арчи, было около двенадцати. На другой фотографии Алексу Фоксу было лет 18–19. Он держал за руку очаровательную девушку примерно того же возраста, и они оба широко улыбались в объектив. Арчи знал, что девушка была его матерью, которая в то время носила имя Амелии Грей. По материнской линии Арчи приходился родственником Фабиану Грею.

Арчи задумчиво перебрал книги, вытащил старый альбом с газетными вырезками, собранными тётушкой Лореттой. Он рассеянно пролистнул его, читая заголовки статей. Здесь было несколько заметок о кондитерской «Квиллз». В одной статье сообщалось о долгожданном открытии кондитерской после капитального ремонта. Статья сопровождалась фотографией, и Арчи улыбнулся, увидев своего отца и Лоретту, стоявших первыми в очереди за горячим шоколадом.

Потом ему на глаза попался ещё один заголовок.

Это была история о том, как дядя Тёрн попал под суд за уничтожение коллекции старинного китайского фарфора, выставлявшейся в Оксфорде. Именно этот «инцидент с носорогом» припомнил Питер Квиггли, когда насмехался над Полом и Викой за то, что их отца выгнали из Музея.

Тёрн Фокс, проживающий на улице Собачий Клык, Оксфорд, был приговорён к штрафу в 500 фунтов и обязательству впредь не нарушать общественный порядок. Фокс принёс извинения за причинённые им разрушения и дал слово в будущем вести себя более осмотрительно. От себя он добавил, что слухи о носороге, вырвавшемся на свободу в Оксфорде, были сильно преувеличены. Соседи рассказали репортёрам, что Фоксы всегда были очень странной семьёй, предпочитающей держаться особняком от окружающих, что, впрочем, вполне совпадает с желанием наиболее респектабельных обитателей улицы Собачий Клык.

Под заметкой была фотография очень смущённого дяди Тёрна в галстуке и чудовищно мятом костюме, который, опустив глаза, выходил из здания суда. Рядом с ним шла женщина, пристыженно закрывавшая лицо руками. Это, несомненно, была тётушка Лоретта.