Лаура Кнайдль - Проклятый наследник [litres]

– Ты из семьи Фионы?

– Нет, – ответила она и сунула кусочек мяса в рот. Тот был слегка обуглен, со стойким привкусом дыма, как будто жаркое висело слишком низко над огнем.

– Откуда вы? – незамедлительно поинтересовался хозяин. Фрейя подняла глаза от своей тарелки. Хозяин наблюдал за ней трезвым взглядом, свидетельствовавшим о том, что мужчина не выпил ни капли собственноручно изготовленной медовухи. Были ли его вопросы обычным любопытством или он что-то подозревал?

– Эвадир, – ответил Ларкин, прежде чем девушка успела открыть рот. Акцент прозвучал в его голосе явственнее, чем прежде.

– Я бывал там когда-то в детстве. Красивый город, – сказал хозяин, рисуя тряпкой вялые круги на стойке.

– Это правда, – подтвердил Ларкин, не задумываясь, прежде чем склонился над своей тарелкой и снова принялся за еду. Хозяин наблюдал за ним еще несколько мгновений, но в конце концов потерял к мужчине интерес и посвятил себя другим гостям, в то время как музыкант, подыгрывая себе на лютне, спел первый куплет еще раз и перешел ко второму.

– Эвадир? – с любопытством уточнила Фрейя, обращаясь к Ларкину. Она не хотела упускать возможность узнать больше о молчаливом Хранителе.

Ларкин кивнул.

– Ледяной город? – поспешила она удостовериться.

– Да, или вы знаете какой-то другой Эвадир?

Очевидно, у хозяина и Ларкина было очень своеобразное понимание слова «красивый». Фрейя знала Эвадир как самый северный город Земли Смертных. Отец брал ее туда с собой в прошлом году, чтобы принцесса лучше узнала свое будущее королевство. Однако Фрейя легко могла бы обойтись и без посещения Ледяного города, название которому было дано совершенно справедливо. Хотя Эвадир располагался всего в нескольких днях пути от Амаруна, это путешествие оказалось для Фрейи погружением в другой мир. Эвадир был покрыт снегом и льдом двенадцать месяцев в году. Кажется, тому виной были морские течения и северные ветры, сейчас Фрейя не смогла бы вспомнить более точного объяснения.

И все же одно девушка помнила совершенно точно. Холод. Безумный холод, который заставлял ее зубы стучать, а тело дрожать на ветру.

– Вы из Эвадира?

Ларкин снова кивнул, поднес к губам свой кубок с водой и молчал так долго, что Фрейя уже распрощалась с надеждой получить более подробный ответ. Девушка хотела вернуться к своей еде, когда Ларкин наконец продолжил. Его голос звучал тише и нежнее, чем когда-либо прежде. Даже свои молитвы он так не произносил.

– Моя мать была из Ледяного города.

Мать. Отец. Семья. Было так легко забыть, что и у Ларкина они были – да, были. В глазах Фрейи мужчина был прежде всего Хранителем, созданным магией. И только магия была единственным, что у него еще оставалось.

– Когда она… когда вы видели ее в последний раз?

– Двести три года назад, – ответил Ларкин, – в день, когда она умерла.

Фрейя почувствовала, как в ее горле образуется ком, мешающий ей говорить и дышать. Ей хотелось плакать. При этом ее слезы были не по женщине, которая умерла, а из-за сына, которого она оставила после себя. Ларкин воздействовал на девушку больше и сильнее, чем сама жизнь, подаренная магией, – дар, доступный лишь единицам. Но, глядя на мужчину сейчас, принцесса увидела в нем одиночество, которое было ей слишком знакомо. Это одиночество ощущалось не потому, что Хранитель долгое время находился наедине с собой. Нет, это было такое одиночество, которое таилось глубоко в сердце, когда душа знала, что рядом отсутствовала важная часть, не принадлежавшая собственному «Я». Часть, которая была другим, близким человеком.

Когда-то у Ларкина была семья, когда-то он был Хранителем. Но сначала беспощадное время украло у него родных, а потом король Андроис лишил его бессмертных собратьев. Что у него оставалось сейчас? Вера и еще, может быть, надежда, что когда-нибудь все станет лучше. Но сейчас Ларкин выглядел потерянным. Он задумчиво смотрел на кубок, который все еще держал, крепко обхватив. Однако мужчине не удавалось скрыть дрожь своих пальцев, и Фрейя вдруг поняла, что не желает ничего больше, кроме как помочь Хранителю. Она смирилась с собственным одиночеством и повернулась к Ларкину. Девушка нерешительно дотронулась рукой до его предплечья. Тепло кожи стражника совсем не соответствовало холоду в его взгляде. Ларкин медленно поднял глаза и смотрел на Фрейю, ничего не говоря. При этом мужчина, казалось, впитывал в себя каждую деталь ее лица – форму носа, изгиб губ, цвет глаз. Принцесса хотела отвернуться от Хранителя, но подавила в себе это желание, выдерживая взгляд темных глаз Ларкина, пока он обдумывал ответ на незаданный ею вопрос.

– Мне очень жаль, – наконец сказала Фрейя. Шепот их слов едва не потонул в громких звуках музыки и непрекращающейся болтовни.

– Я уже давно не говорил о ней.

Девушка знала, что Хранитель имел в виду не только свою мать, но и тех людей, которых он встречал на протяжении всей своей долгой жизни. Сердце принцессы обливалось кровью от боли за мужчину. Фрейя хотела бы забрать у него часть этого всепоглощающего одиночества, но она по собственному опыту знала, что это невозможно.

Ничто и никто не мог заполнить пустоту в ней, оставленную Талоном, но воспоминания о брате иногда делали пустоту более терпимой.

– Хотите рассказать мне о ней? Я с удовольствием вас выслушаю.

Ларкин сжал губы. Его взгляд соскользнул с лица принцессы к ее руке, которая все еще покоилась на его плече. Мужчина уставился на нее, и медленно, очень медленно напряжение его мышц растворилось под этим прикосновением.

– Поговорите со мной! – мысленно умоляла Фрейя, но Хранитель покачал головой. Это была первая ее просьба, в которой Ларкин ей прямо отказал. И хотя любопытство Фрейи отнюдь не было удовлетворено, ее порадовало то, что этот мужчина наконец отверг ее. Принцессе показалось, что она наконец почувствовала истинное «Я» своего спутника. Он открылся девушке совсем по-другому и позволил ей увидеть то, кем был на самом деле. Не Хранителем. Не верующим.

– Спасибо!

На лбу Ларкина образовалась борозда.

– За что?

– За вашу честность. Это много значит для меня.

Он кивнул, вытянул руку из-под ее пальцев и снова склонился над своей тарелкой. Голодные, они молча продолжили поглощать холодное мясо, не собираясь ничего оставлять на тарелках.

Как только посуда опустела, хозяин убрал ее.

– Могу я еще что-то сделать для вас? – спросил он, засовывая салфетку, которой протирал прилавок, за пояс своих брюк. – У меня есть отличное пиво с востока и вкусное южное вино.