Юлия Ляпина - Женские сказки – 1 [СИ litres]

– Вечер вам добрый да сытный.

Пожелала старушка глядя на худую заморенную женщину в оборванном зеленом сарафане и пять светловолосых ребятишек, укутанных в кое-как сметанные тряпки. Дети сидели на вытертых телячьих шкурах прямо на полу – поближе к печке. Печь была странная, больше похожая на очаг, дым шел во все стороны, почти не грея помещение с высоким потолком и большущими окнами, еле прикрытыми щелястыми ставнями. Детишки молчали испуганно и удивленно, а женщина, отупевшая от постоянной заботы да работы, молча смотрела в огонь. Вдруг старуха подскочила к ней и отвесила полноценную оплеуху:

– Ты что это задумала, а? Совсем ума лишилась? Малых пожалей!

– Я их и жалею! Вскинулась тетка, и слезы побежали по худому морщинистому лицу.

– У чужих людей им хоть тепло да сытно будет, а тут что? С голоду помирать, коли кормилец сгинул?

– Дура!

Старуха неожиданно успокоилась, и кивнув товарке принялась выгружать из корзины припасы, оделяя детей. Когда малыши весело зачавкали большими кусками хлеба с мясом, Дарья принялась натягивать на синеватые ножки теплые носки, потом постелила в самом теплом углу свой плащ и ребятишки радостно забились в него как котята и затихли, слушая, теплый грудной голос, рассказывающий им сказку. Старуха тем временем подошла к опомнившейся женщине и тихонько сказала:

– Завтра к тебе печник придет, хороший мужик, печку переделает. Потом плотников пришлю, сделают полати и лавки, ставни нормальные и двери. Как все будет готово – пришлю помощницу и харчи, будешь сама с детьми жить, да сирот к себе пускать, всех. Хлеб да дрова не кончатся, пока будешь чужих детей кормить досыта и греть до тепла!

Женщина только кивала, а по лицу струились слезы. Смутившись, Аленка положила на лавку мешок с крупой, выложила на стол остатки мяса и хлеба, а вот деньги оставлять не стала, тут нужна помощь, а не милостыня.

Вернувшись во дворец, она почувствовала себя легче и уже не стесняясь кликнула слугу, спросила про баню и помывшись и согревшись спокойно уснула в роскошной опочивальне, которую доселе боялась.

Так и повелось с той поры – днем Аленка высматривала в волшебное зеркальце нуждающихся, вдов да сирот, а вечерами накинув морок, бродила с прислужницей по городу. Вдова все наказы старухи с зелеными глазами выполнила, и в доме ее копошилось уже с десяток маленьких детей и двое – трое постарше. Аленка оплатила работу двух молодых девушек желающих скопить на приданое, и сама заглядывала иногда в гости, узнать, не надо ли чего. Уверившись, что тепло и еда в доме будут, женщина выправилась, похорошела, и стала учить своих подопечных рукоделию, да ведению хозяйства. Постепенно слава об этом доме расползлась по городу, и Елене Премудрой пришлось купить вдовице корову и козу – холодной осенней ночью к дверям приюта подкинули младенца, потом еще одного. Конечно, с помощью волшебной книги можно было отыскать матерей, устыдить и вернуть им детей, но поразмыслив, Аленка порадовалась, что дети живы, и вдова их выкормит, а остальное – не важно.

А Иван все бродил далекими тропками, и каждый вечер перед сном разговаривал с ней вслух. Аленка не признавалась себе самой, но она ждала этих разговоров, вслушивалась в звучание ласковых слов, и не могла заснуть, если Иван шел всю ночь, боясь замерзнуть, или промокнув во время переправы, засыпал, едва добравшись до лавки.

Василиса

Васька очнулась уже в кровати, как добралась – не помнила, квакнула, потянулась:

– Эх, еще бы поспать!

Но за дверью уже явно шебаршилась Васильевна, приговаривая ласковым до приторности голосочком:

– Иванушка, свет мой, вставай! Солнышко уже высоко, пора к батюшке на почестной пир собираться!

Иван, не просыпаясь, сморщил недовольно нос, и попытался натянуть на голову подушку, на которой с комфортом расположилась Васька.

– Эй, ты чего!

Лягушка, возмущенно вопя, скатилась парнишке холодным пузиком на голую кожу нагревшейся со сна подмышки.

– Аааа, завопил просыпаясь Иван, отшвыривая Ваську в угол.

– Дурень! Синяков наставишь, как я на пир пойду!

Услышав шум, в опочивальню вломилась Васильевна, готовая спасать ненаглядного Иванушку. Увидев бабку с кочергой наперевес, ушибленная лягушка принялась хохотать до икоты, и потом, когда все успокоились, еще время от времени побулькивала, вгоняя старуху и муженька в краску.

Сытыми на царский пир являться не принято, а потому голодному Ивану достался лишь ковшичек кваса, после чего собравшиеся учителя и девки принялись его наряжать на царский пир. Увидев этот балаган, Васька поспешно забилась в уголок, и поклялась, что никого кроме Васильевны и близко к себе не подпустит.

Наконец часа через два нарядный Иван в нежно лазоревом кафтане отбыл во дворец. Васька только головой покачала, в такой одежде парень выглядел совсем юным, как бы она в своем темном платье не стала рядом с ним вдовицей выглядеть, однако пришла пора и ей сбрасывать лягушачью шкурку. Васильевна уже заглянула в опочивальню и доложила, что колымага, чисто вымытая, у крыльца стоит, стрельцу шкалик поднесли – молчать будет и во дворец свезет. Кивнув, и дождавшись пока ключница выйдет за украшениями Васька сбросила лягушачью кожу и всмотрелась в небольшое зеркальце, оставшееся на столе. Вот и хорошо одета, а все же, как то не празднично, недовольно взмахнув длинными, до пола рукавами Василиса отвернулась от зеркальца и увидела, как у ключницы вытаращились глаза:

– Ох, какая красавица! Ох какая!

Васька даже оглянулась в недоумении:

– Кого это Васильевна нахваливает?

– Вот сейчас еще каменьев добавим – и сам царь- батюшка глаз не отведет!

Чуточку, испугавшись, Васька опять глянула в зеркальце – и замерла: она опять преобразилась! Скромное по дворцовым меркам болотно- зеленое платье сменилось ярко – лазоревым, бархатным, в тон кафтану Ивана. Нижнее платье стало белоснежным, но не блестящим, а матовым, и по нему змеились серебристые узоры кое-где усиленные мелкими жемчужинами. Резной венец на голове, напоминающий вычурным краем снежинку, тоже был серебряным, жемчуг и аквамарины перемигивались блеском с эмалевыми вставками. Тяжелые браслеты и кольца мерцали то бирюзой, то агатом, а легкие серебряные ниточки – серьги украшались лишь двумя жемчужинками – на мочке и почти на плече. Вздохнув восхищенно, Васька полюбовалась собой в зеркальце, оправила серебристую фату почти до пола, и чинно отправилась к карете не обращая внимания на причитания Васильевны: что – де камней маловато, и пояс шелковый, а надо бы золотой, и вместо красных сапог белые туфельки, а это не по чину, непорядок! Но в ворчании старой няньки слышалось столько восхищения, что Васька все их воспринимала как комплименты.