Кристал Смит - Кровоцвет [litres]

– Продолжай, – сказал Ксан. – Nos venimus ad te dedi te in similitudinem. Мы пришли к тебе с предложением по подобию твоему.

– Nos venimus ad te dedi te in similitudinem . – Булавочные уколы превратились в острые осколки стекла, впивающиеся в мои вены. Они ходили по кругу в моей голове, спустились по горлу, проникли внутрь сердечных клапанов и вышли из них, а потом с криком спустились по моим ногам и вышли из ступней в стену. После этого начался рост. Как будто я выбралась из своей кожи и скелета и превратилась в круг света.

– Magnifico nomen tuum, et faciem tuam ad quaerendam. Восхваляю имя твое и ищу твоего расположения.

Я с трудом произносила слова. Я едва ощущала себя. Мне было трудно понять, какими частями тела нужно шевелить, я не чувствовала ни рта, ни губ, ни языка, которым нужно было ворочать. Ветер бешено хлестал по стене, как во время урагана, и я подчинила его себе, подчинила себе воздух, чтобы создать требуемые звуки. Magnifico nomen tuum, et faciem tuam ad quaerendam. Это был не мой голос, а печальный свист ветра.

Ксан опустил спичку в чашу, осветив ее содержимое вспышкой. Я почувствовала, как мощь раскаленного добела пламени поднялась и присоединилась к ветру, закручиваясь в горящую колонну и вырезая на небе круг.

Затем я увидела их – лей-линии.

Мир за пределами Аклева был покрыт ослепительными всполохами белого света. Справа, слева, позади… они нависли над землей как сеть, повсюду, но только не внутри аклевской стены, возле которой они сворачивались. Я смотрела на них и видела, что линии стали медленно тускнеть, а ветер – ослабевать.

– Не останавливайся, – приказал Ксан.

Кровь в чаше поглотила прядь из гривы Фалады, перекрасив огонь из золотистого в серебристый. Я увидела ее призрак, свободно скачущий по бескрайней туманной пустоши. Я почувствовала ее яростную гордость, ее буйную радость, ее дикую страсть. Как будто она знала, что, если захочет, сможет бежать так быстро, что взлетит и присоединится к богине на небе. Она была Эмпиреей. Она была волшебной. И она собиралась дать мне все, что нужно. Потому что она любила меня. Доверяла мне. Она не пользовалась словами, но я знаю, что она говорила мне: она хочет помочь, потому что Келлан хотел бы, чтобы она мне помогла.

Но затем огонь зашипел.

– Подожди! Подожди! – взмолилась я. – Я не закончила! Еще не все! – Я вышла из трилистника, пытаясь поймать ускользающий образ.

– Что ты делаешь? – спросил Ксан, когда я опрокинула чашу, проводя тонкую линию из крови и пепла вдоль краев мелового рисунка. – Подожди, Эмили! Не надо!

– Я исцеляюсь слишком быстро, – в оцепенении произнесла я, пытаясь удержать убывающий серебристый огонь. – Боли не хватает.

Прежде, когда я экспериментировала с магией, я справлялась не с помощью боли. Что сказал Саймон? Магия крови завязана на эмоциях: чем быстрее бьется наше сердце, тем быстрее оно перекачивает кровь . Дома я, пользуясь магией, каждый раз испытывала страх, что Трибунал как-нибудь об этом проведает. Когда я спасала свою беременную матушку, я делала это от отчаяния. Когда я сжигала бандитов на улице Аклева, я пыталась предотвратить их посягательство на мою честь. Вслух я произнесла:

– Страх. Мне нужно почувствовать страх.

Я оттолкнула Ксана в сторону, побежала к стене, ногтями уцепилась за самый верх зубца и подтянулась. Крошки строительного раствора захрустели под босыми ногами, и несколько сыпучих кусков щебня упали в зияющую пустоту подо мной. Я перегнулась через край и вспомнила, что чувствовала, глядя, как Келлан выскальзывает из моих ладоней навстречу смерти, и мое сердце забилось в зловещем барабанном ритме. Если я упаду, то погибну – но потерять я боялась вовсе не свою жизнь. Единственный способ испугаться настолько, чтобы суметь завершить начатое, заключался в том, чтобы поставить на кон жизни тех, кто со мной связан. Я подняла руку еще раз, и капля крови упала прямо на камень зубчатой стены.

Это сработало, но я знала, что эффект будет недолгим. Я отчаянно потянулась сквозь пустоту к тому месту, где меня ждала Фалада. Она наклонила голову и положила свою красивую белую морду в мою кровоточащую ладонь.

– Спасибо, – сказала я ей, проводя серебристый свет ее души в свои ладони. Я взяла ровно столько, сколько мне было нужно, и держала этот свет внутри, позволяя ему циркулировать и расширяться. Затем я усилила свое сознание, снова обнаружила трещину в стене и загладила ее серебристой душой Фалады. « Почти!» – подумала я, но огонь вновь начал тускнеть. Мое тело останавливало кровотечение, и вместе с тем ограничивало доступ к магии внутри стены – кровь сворачивалась, я исцелялась. Нужно было почувствовать еще бо́льший страх. Я перегнулась как можно дальше и уже стояла на цыпочках…

– Эмили! – воскликнул Ксан и ухватил меня за руку. Я с трудом сохраняла равновесие. – Эмили, не надо. Это опасно. Не надо! – Он с силой притянул меня к себе, и я упала прямо в его объятия.

Я дрожала. Я была в крови. Но я не справилась. Не смогла.

– Ты в порядке? – Его белый воротничок съехал набок, волосы спутались, а глаза стали такими темными, как самый темный лес. Мы смотрели друг на друга. Я медленно поднесла окровавленные пальцы к его лицу и мягко прикоснулась к его губам. Никто из нас не произнес ни звука.

– Ничего-то вы не боитесь! – сказал мне Торис на ужине в Сирике. Всего, подумала я. – Кое-чего я все-таки боюсь , – ответила я вслух.

– Ничего-то вы не боитесь! – снова услышала я его слова, прозвучавшие эхом.

Да , ответила я.

Ксан.

Я боюсь Ксана .

Все замедлилось и остановилось. Мы были одни в этом хрупком мгновении, подвешенные вдвоем в магии и луче света.

Затем я закрыла глаза и расслабилась.

Оставшийся запас силы выплеснулся из меня волной, прокатился через стену и заполнил щели, подобно тому, как мазь заполняет рану. Как только это произошло, я упала на руки Ксана. Волшебство ушло, оставив меня опустошенной, похолодевшей. И все же, когда мы были в объятиях друг друга, удивленные и смущенные до такой степени, что захватывало дух, я была уверена, что еще никогда не чувствовала себя живее, чем в то мгновение.

Я почти не помнила, как добралась до дома: заклинание высосало из меня последние силы. Единственное, что врезалось в память, это мягкие просьбы Ксана переставлять ноги.

– Я не могу тебя нести, – сказал он, хотя его слова я помню как сквозь сон. – Пожалуйста, Эмили, просто иди вперед. Вместе мы справимся.

На следующее утро я проснулась в своей койке и услышала звук мягких, синкопированных ударов, перешедших в ворчание. Это был знакомый звук, он меня успокаивал, и я надолго зависла в пограничном состоянии между сном и бодрствованием, с удовольствием прислушиваясь. Кейт активно похозяйничала в моем домике: затхлый душок пыли исчез, ему на смену пришли ароматы свежих садовых цветов и напитавшейся дождем сосны.