Кристал Смит - Кровоцвет [litres]

Поднявшись на ноги, я заметила поблизости другой памятник. Тонкая плита, которую воткнули в землю под прямым углом так, чтобы она выглядела как надгробие. На ней были грубо нацарапаны очертания птицы вроде ворона семьи Сильвис, только нежного и белого. Голубь.

Это безупречное надгробие выделялось на фоне остальных. Те торчали здесь по двести лет, и даже в месте, где не бывало дождей, ветров и снегопадов, время стребовало с них свою цену. Но только не с этого: по сравнению с другими каменная плита выглядела как новая.

– Ты установил ее, – сказала я. – Верно?

Он тихо ответил:

– Я болел, когда мама умерла. Лежал без сознания, одной ногой на том свете. Она сама приняла решение лишить себя жизни, поэтому погребение по аклевской традиции ей не полагалось. Ее похоронили в неглубокой, безымянной могиле в лесу за пределами стены прежде, чем я даже успел узнать, что она умерла. По сей день я не знаю, где ее прах. – Он глубоко вздохнул. – Все, что было хорошего в моем несчастном детстве, связано с ней. Она рисовала со мной, читала мне, мы вместе изучали карты. Это было одно из последних мест, которые мы открыли вместе, пока я не разболелся настолько, что не мог больше встать с постели.

Я опустилась на колени перед плитой-памятником. Птица была начертана грубо, примитивно. Я сглотнула, вытянула руку и провела пальцами по бороздкам.

– Кто помог тебе установить плиту? Саймон?

– Саймон не всегда был рядом. Его обязанности мага крови часто удерживали его далеко отсюда. – Он покачал головой. – Я сам его установил. Мне было семь лет.

– Семь, – повторила я, представив себе мальчика возраста Конрада, раздавленного горем и слабого после долгой болезни, который бродил по лесам, притащил камень в этот потайной овраг, а затем маленькими, не сильными еще ручками нацарапал, как мог, на плите рисунок. И все это он проделал в одиночку. От этой мысли мое сердце болезненно сжалось.

– Она умерла из-за меня: заботиться обо мне стало так трудно, что у нее не хватило сил. Это было самое меньшее, что я мог для нее сделать.

– Ксан, – сказала я, поднимаясь. – Ты ошибаешься насчет своей мамы.

– Я знаю, что ты сейчас скажешь: я был ребенком, это не моя вина…

– Нет. – Я осторожно подошла к нему. – Я должна сказать тебе… кое-что важное. Это прозвучит безумно, но это правда. Ты должен мне поверить.

– Насколько я помню, я обещал тебе поверить в обмен на то, что ты поможешь мне защитить стену. Теперь, когда Корвалис схвачен, полагаю, самый подходящий момент, чтобы попросить меня выполнить обещание.

Слова полились из меня рекой, опережая друг друга:

– Большинство душ умерших уходят сразу после смерти, однако некоторые из них застревают на границе между мирами. Благодаря этому мы во время сеанса смогли вызвать Арен. Души, которые откладывают свой окончательный уход… они хотят, чтобы их увидели. А когда их видят , они начинают рассказывать свои истории.

– Что? – Он посмотрел на меня с озадаченным видом, у него на губах заиграла растерянная улыбка.

– Я все это знаю потому, что я их вижу. Именно со мной они хотят вступить в контакт. Не знаю, почему… но мертвые занимают такую же часть моей жизни, как и живые. Так было всегда, сколько я себя помню.

Его улыбка медленно погасла.

– Я видела ее, Ксан. Твою маму. Видела на башне. Ее дух. В тот день, когда ты взбежал за мной наверх. Я оказалась там только потому, что она захотела, чтобы я за ней последовала. Она хотела показать мне, как умерла.

Он резко отвернулся. Я продолжала, так мягко, как только могла:

– Я пережила последние мгновения ее жизни вместе с ней. С ней была целительница из деревни, Сальма. Твоя мать говорила о своем сыне, который заболел. Она знала, что ему недолго осталось, а перенести его смерть она не могла. Поэтому… поэтому она решила взять дело в свои руки. Она действительно спрыгнула с башни, но не потому, что хотела умереть. Она прыгнула так, чтобы ее кровь окропила растущий внизу кровоцвет. И чтобы Сальма смогла собрать лепестки цветка кровоцвета и с их помощью спасла ее сына. Тебя.

Он отшатнулся, сжал ладонь в кулак и приложил ее к сердцу. Он пытался выровнять дыхание. По его вдохам я могла отсчитывать время. Один, вдох. Два, выдох. Три, вдох. Четыре, выдох … Я взяла его за руку, и когда наши взгляды встретились, от циничных огоньков в его глазах не осталось и следа.

– Она тебя не покинула, – ласково сказала я. – Она тебя любила. Она умерла лишь ради надежды на то, что появившиеся из ее крови лепестки помогут спасти тебе жизнь. Ей пришлось выбирать между собою и тобой. Она выбрала тебя.

Он схватился обеими руками за голову и повернулся ко мне спиной. Я чувствовала происходившую в нем перемену: он заново обдумывал свою историю. Его мать спасла ему жизнь. Это не восполнит ее потерю – эту потерю ничто не восполнит, – но ракурс, в котором он видел теперь ее смерть, все изменил, окончательно и бесповоротно.

– Ксан? – произнесла я. Мне хотелось дотронуться до него, но я не могла решиться. – Ты в порядке?

Он глубоко вздохнул.

– Нет, – ответил он, – и… да. – Кривой обелиск выплыл из тумана, и Ксан припал к нему спиной, как будто обессилев. Но его глаза горели живыми эмоциями; в них читалось и облегчение, и сожаление.

Я робко подошла к нему.

– Ты мне веришь? Не считаешь меня сумасшедшей?

– После всего удивительного, что мне довелось увидеть после знакомства с тобой, ты можешь заявить, что ты – сама Эмпирея, и я в это поверю.

Я не двигалась с места, едва осмеливаясь дышать. Вспомнив свое страшное изображение на стене, я сказала:

– Я всего лишь обычная девушка, Ксан. Я просто немножко лучше разбираюсь в том, что происходит вокруг. Но в остальноем я такая же потерянная, запутавшаяся и одинокая, как и все остальные.

– Потерянная? Ну, нет. – Он взял мои руки в свои. – Запутавшаяся… никогда бы так не сказал. Одинокая? – Он медленно наклонился ко мне и тихо промолвил: – В этом я мог бы тебе помочь.

Мы стояли так близко друг к другу. Я чувствовала на своей щеке его дыхание, нежное и спокойное. Я подняла голову и посмотрела на него, его лицо было совсем рядом.

И земля пошатнулась под нашими ногами.

Он крепко прижал меня к себе, когда колонна, к которой он прислонялся, задрожала и рухнула, разбившись на мелкие осколки. Земля вздыбилась, а скалы у нас над головами со стоном крошились и опадали дождем из мелкой пыли и колючих камешков. Я вцепилась в Ксана, и мы побежали сквозь бурю к наклонному проему. Начали падать крупные камни, перекрывая узкую тропу.

Хвойные иглы превратились в снаряды и пронзали воздух, как стрелы на неровном поле боя. Ствол гигантской ели перед нами хрустел и стонал, а затем вдруг треснул у основания и рухнул поперек дороги. Идти вперед мы не могли. Вернуться обратно – тоже. Я ощутила во рту вкус страха, острый и кислый, как кровь и желчь.