Александр Матюхин - Зеркальный лабиринт [сборник litres]

– Может я и гнида, – пробормотал Ковалев. – Но моя жена многое повидала. Цинизм, тупость, жадность – и это все люди делали, а не венаги. Понимаете?

– Твоя жена… – майор потер виски. – Она, наверное, была хорошим человеком. Но слишком наивным. Правда жизни заключается в том, что корассцам наплевать на дружбу, на нашу доброту, на вежливость. Они просто подчиняются. И все. Это инстинкт. Они нам друзья, но как бы не очень. Не веришь? Требуешь доказательств? Пожалуйста.

Майор поманил Кранка пальцем. Тот подошел, поскрипывая сухими конечностями.

– Закопай несчастную. – Сказал майор.

Кранк повернулся к выходу. Ковалев вскочил, преграждая путь.

– Зачем ты подчиняешься? Ты же даже не знаешь этого человека!

Кранк остановился, шаря по Ковалеву взглядом.

– Не делай этого, – повторил Ковалев. – Ты не раб. Прими решение самостоятельно, в конце же концов!

– У меня – решение, – буркнул Кранк. – Подчиняться Сильнейшим! Это правильное решение.

– Это глупо! Катя сто раз вбивала в голову. Что же ты так…

Кранк попытался обойти Ковалева, затоптался на месте.

– Вы думали, что он учится, потому что больше некому было им командовать, – подал голос майор. – Однобокость. А сейчас еще один сильнейший – я. Прими это, сержант.

Ковалев оттолкнул Кранка в сторону.

– Не пойдет он никуда! – прошипел. – Я сам все сделаю!

– Делай, – согласился майор. – Но это будет твое решение, а он просто подчинится?

Кранк виновато вжался в стену, молчал.

– Я открою тебе военную тайну, – продолжил майор, – Никогда они не будут нам друзьями. Венаги уже нападали на эту планету столетие назад, но корассцы быстро нашли таких же как мы, наивных нагловатых мальчиков с иных планет, и подчинились им, назвав Сильнейшими. И знаешь что в итоге? Венаги потерпели поражение, а та, другая раса, решила благородно дать корассцам свободу. Видимо, они все поголовно были такими же идиотами, как ты. Пришельцы улетели восвояси, корассцы зажили, как и прежде, пока не узнали, что венаги вновь угрожают их миру. И тогда они нашли нас. Не земляне перекинули первый портал к ним, а корассцы к нам. Хотя об этом в газетах не напишут… Вроде бы случайность, да. История повторяется, сержант. И от этого не убежать.

– Почему я должен верить? – покачал головой Ковалев.

– Потому что в армии, сынок, все об этом давно знают. Скоро мы уйдем, но будет еще много рас, которые попадутся на удочку корассцев, – добавил майор. – Пройдет сто лет, такие, как ты, дадут планете мнимую свободу. Но свобода корассцам не нужна. Им всего лишь нужны защитники.

Он замолчал, опустил взгляд, едва слышно буркнул:

– Ну, иди, закапывай свою милую, ненаглядную и наивную.

И Ковалев вышел.

Земля успела подмерзнуть, ссыпалась в могилу сухими комьями. Очень хотелось курить.

Ковалев работал лопатой, разглядывая серое небо. Внизу, в могиле, медленно исчезала его жена.

Зимой на Корассе никогда не бывает светло. В сумерках болели глаза, был виден тусклый свет в овальных окошках дома.

«Соберу вещи и убегу, в город, хоть разнорабочим, хоть…» – думал Ковалев отрешенно.

От дома отделилась темная фигура, к могиле подошел майор с автоматом наперевес.

– У вас здесь, наверное, даже газет нет, – сказал он, – совсем от жизни отстали. Запудрили себе мозги.

Ковалев молчал.

– И, знаешь, сержант, по закону военного времени я могу расстрелять тебя прямо сейчас. Кому ты нужен был, кроме своей жены? Корассцу, который думал с твоей помощью защитить свою землю? Хха.

Усмехнулся майор грустно и тихо. Закинул за плечо автомат.

А Ковалев смотрел на оставшийся бугорок подмерзшей земли. Сыпать осталось совсем немного.

Обыкновенно человек не может с уверенностью сказать, в какой момент его жизнь вывернула на новую дорожку. Декорации меняются незаметно: только что вокруг шумел карнавал, трещали фейерверки, звенели бубенцы… А потом вдруг взрывы потешных ракет превращаются в орудийные залпы, а колокола тревожно переговариваются над переполненным кладбищем. И как, когда это произошло?

А шут его знает.

Впрочем, Анаис Моро вполне могла дать точный ответ: в год, когда ей исполнилось четырнадцать, за четыре дня до Рождества, за полгода до войны, за целое детство от горя.

Был погожий морозный день; лужи покрылись хрусткой леденцовой коркой, земля поседела от изморози, а в западном ветре почти не чувствовалось моря. Бледно-голубое небо разом опустилось ниже и оледенело; его пугающая, зовущая осенняя бездонность обернулась росписью по стеклу, и как-то сразу стало ясно, что вот она, зима, уже здесь, среди людей, бродит неприкаянная, задевая то рукавом, то вздохом. К вечеру краски совсем поблекли, акварель обернулась дымкой – постепенно густеющей серостью. Анаис не спешила возвращаться домой: на самодельном прилавке из перевёрнутого ящика хватало пока яблок, красных и прозрачно-жёлтых, одним цветом разгоняющих стылый сумрак, и людей на улицах стало больше – близились праздники.

Тогда-то и он и появился.

Он возвышался над толпой на добрых полголовы, спину держал ровно, шагал широко. Широкое тёмно-серое пальто с капюшоном скорее напоминало старомодный плащ, по голенищам чёрных сапог змеилось серебряное шитьё. Такого даже в весёлой, разномастной рождественской толпе и захочешь – не проглядишь, но отчего-то никто не провожал его глазами, не оборачивался. Мальчишка, который на бегу врезался в него и упал – и тот просто поднялся и, отряхнув от инея и пыли коленки, побежал за приятелями дальше.

Шея у Анаис тут же покрылась мурашками, и вовсе не от холода. Захотелось укутаться шарфом до самого носа, уставиться на собственные ботинки – и перетерпеть, пока незнакомец в сером пройдёт мимо. Но отчего-то она не могла ни отвернуться, ни даже моргнуть.

А он бродил по площади, наклоняясь то к одному прилавку, то к другому; где-то пробовал рассыпанное по коробкам вымороженное печенье, где-то – леденец; у торговки шерстью выхватил прямо из-под рук белоснежную пуховую шаль и пропустил через кольцо пальцев, затем одобрительно кивнул и положил обратно. Хайм, языкастый южанин, не глядя налил ему полкружки горячего вина, продолжая болтать с приятелем, и так же машинально отёр возвращённую кружку полотенцем. Когда же незнакомец проходил мимо Анаис, она вдруг ощутила странное тепло – в груди, в горле, наконец внутри головы – и ухватилась за полу серого пальто.

Пальцы точно в пепел погрузились – скользкий, жирный, горячий.

Незнакомец по-циркачески лихо развернулся на каблуке и уставился на Анаис со всей высоты своего роста:

– Тебе чего?

Наверное, ей бы следовало испугаться. Но слишком весело блестели из-под капюшона глаза, а ещё из кармана торчала палочка от леденца, и мыски щегольских сапог были сбиты и перемазаны в глине, как у шкодливого мальчишки.