Александр Матюхин - Зеркальный лабиринт [сборник litres]

– Так, так, так, – приговаривала Нина, ловко переворачивая свою бумажку. – Снег, приди! – и подмигивала.

Старая комната за двадцать минут до самых плинтусов пропиталась ароматами пряного кофе и имбирного печенья. Запахи пыли и старого картона отползли по коридору куда-то вглубь хранилища, куда уже две недели не ступала нога уборщицы. Вскоре на столе скопилось штук пятнадцать ажурных, воздушных снежинок. Когда Мира, балансируя на деревянной стремянке, развешивала их по карнизам, то чуть не выпала в окно, но, к счастью, обошлось.

– Вот и славно, – разбойнически ухмыльнулась Нина, оглядывая это белое великолепие, плавно колышущееся от сквозняка. – К завтрашнему дню должно сработать. Но я на всякий случай приду ещё и проверю.

Мира вздохнула, присела на верхнюю ступеньку стремянки – и решилась наконец повторить тот, первый вопрос, который с новой силой засвербел в голове:

– Послушай… А ты теперь здесь надолго, да? Тебя на работу взяли?

Перед ответом Нина помедлила совсем немного – ровно столько, сколько требуется, чтобы сияющие голубые глаза потускнели и вспыхнули вновь.

– Да, взяли.

– А куда? – Надежда в тёмной глубине сердца ожила, окрылилась и почти что воспарила. Да здравствует кофе с печеньем, и разговоры в обед, и всё на свете хорошее! – В канцелярию?

– Вроде того, – улыбнулась она. – Но повыше, – и приложила палец к губам: тс-с, это секрет.

Секреты Мира хранить умела.

Совпадение или нет, но в ту же ночь вопреки всем прогнозам ударил мороз – робкий пока, но гордый, прямо как второклассник, который в первый раз отважился вернуться из школы самостоятельно. Дороги вмиг стали чище, но опаснее, лужи промёрзли насквозь, а рябины вдоль теплотрассы припудрились колючим инеем. Небо посветлело, и казалось, что солнце встаёт теперь не в десять – аж в девять часов.

Однако Нина осталась недовольна.

– Так и знала, – сказала негромко, и в голосе её чувствовался лёгкий привкус вины, – что волшебных снежинок не хватит. Нужно переходить на более сильные средства.

Она сурово поцокала языком, а потом нацепила пальто, шляпу, вручила Мире куртку – и погнала из комнаты, не слушая никаких возражений. Довела до конца коридора, где упиралась в потолок гремучая железная лестница и жестом профессиональной фокусницы извлекла из кармана слегка погнутый ключ.

На секунду история о новой высокой должности даже показалась правдоподобной.

– Тебе завхоз его отдал? – хрипловато спросила Мира, кутаясь в безразмерную куртку, под которую в случае необходимости можно было с пяток свитеров надеть. Однако Нина только головой покачала:

– Нет, что ты, деточка, он даже не знает. Но через полчаса точно спохватится, так что рассиживаться некогда. Ну-ка, полезай!

Эта лестница стала не единственным испытанием. Куда страшней показался пыльный тёмный чердак, огромный и гулкий, где каждый шаг отдавался ударом кузнечного молота. И ещё одна лестница, даже более грязная и шаткая, которая упиралась в заржавленный люк. Петли захрясли и ожили далеко не с первого толчка.

– Совсем мышей не ловит, – вздохнула Нина, имея в виду завхоза. – А если пожар?

– Мы все умрём? – робко предположила Мира, слабо представляя, как связан заржавевший люк с пожаром.

– Ещё чего! – отрезала она решительно. – Рано вам. Крыша оказалась огромной, как футбольное поле, абсолютно плоской и скучной. Зато ветер здесь дул такой, что можно было запускать воздушных змеев из чугуна. Нине это показалось хорошим знаком. «Северный», – со значением произнесла она, а затем извлекла на свет Божий два объёмистых пакета с чем-то мелким, блестящим.

– Серебряные конфетти? – не поверила Мира, зябко ёжась. Капюшон всё время слетал, как ни затягивай шнурки, а вот Нинина шляпа держалась, как прибитая. – А зачем?

– Разумеется, пускать по ветру, – последовал невозмутимый ответ. – Подобное тянется к подобному, не слышала разве?

Конечно, мелко нарезанная сверкающая бумага мало общего имела со снегом, но блёстки так красиво струились по ветру, что даже солнце выскочило на минуту – полюбоваться. А потом, видимо, застеснялось такого детского порыва и принялось усиленно кутаться в облака – густые, серые.

И полетел снег.

Сначала мелкий, колкий, потом всё крупнее, нежнее, пока не посыпались с неба ажурные хлопья размером почти с бумажные игрушки, развешанные по рабочей комнате. Они парили над городом, не спеша опускаться на крыши и шпили, на вымерзшие палисадники и парки, на проспекты, где бы их сразу растолкли в кашу автомобили…

Чистая красота, остановленное мгновение.

Мира закрыла глаза и закружилась на месте, постепенно теряя чувство пространства и ощущая лишь снег на запрокинутом лице. А потом Нина мягко поймала её за локоть и потянула на себя.

Край крыши был совсем рядом.

– Дурочка. – Бранное слово прозвучало тепло, ласково, как детское прозвище какой-нибудь особенно милой принцессы. – Возвращайся в кабинет, а то простудишься. Ветрище здесь, конечно…

– А ты как же? – спросила Мира тихо.

– А я пока всё закрою. Иди, я подойду позже.

Разумеется, она не подошла.

Метель за окном крепла, набирала мощь, злость. Снежинки в кабинете покачивались в такт её неровному дыханию. Чайник дважды успел закипеть и остыть, гора работы превратилась сперва в горку, а затем и в пару жалких листочков «на завтра, чтоб было, чем заняться».

После шести Мира ещё немного покрутилась у закрытой двери, ожидая неизвестно чего, и тяжело потопала вниз. Сдала ключи на проходной, вышла на порог, вдохнула вьюгу полной грудью… и вернулась.

Вечно усталая завканцелярией как раз запирала кабинет, но спиной почуяла неудобную просьбу – и замерла, а потом спросила, явно надеясь на отрицательный ответ:

– Вы забыли что-то?

– Телефон, – твёрдо сказала Мира. – Не свой, правда. Света, скажите, у вас ведь список с прошлого года остался?..

Нужная бумажка нашлась почти сразу, и номер Нины в ней – тоже. И мобильный, и домашний, и сыновий, записанный на всякий случай.

Дорога занимала обычно минут тридцать, не больше, но из-за метели растянулась на час – маршрутки вязли в рыхлых сугробах. Перчатки остались в архиве, на восьмом этаже, потому руки дома пришлось отогревать долго. А голову – и того дольше, никак она не желала соображать, даже после чая с лимоном и липовым мёдом. Бумажка с выпиской всё это время жгла сквозь нагрудный карман, как изуверский бабушкин горчичник.

Наконец около половины девятого Мира хлопнула себя по щекам для храбрости – и принялась набирать номера по очереди. Первый не существовал, кажется, уже давно; по второму ответили какие-то посторонние люди.

А вот Нинин сын снял трубку почти сразу, но лучше б он этого не делал.