Марк Лахлан - Оборотень. Новая жизнь [litres]

Балби пришлось проглотить свою злость.

– Если Ариндон умер, то исключительно за собственные грехи, – сказал он. – У него-то не было причин приносить себя в жертву. Ради чего?

– Сотни наших парней ежедневно приносят себя в жертву, а вы еще спрашиваете, ради чего?

– Ради королевы и нашей страны.

Кроу кивнул:

– А еще потому, что им так сказали. Обстоятельства этого дела, похоже, указывают на то, что все это происходило с этими людьми помимо их воли. Я просто упомянул вариант самопожертвования, чтобы у вас перед глазами был полный спектр имеющихся версий. В таких делах часто присутствует вера в некое духовное вознаграждение. Некое мученичество. Ассасины Хасана ибн Саббаха бросились бы с башен его замка вниз головой, если бы он приказал им это сделать. Впрочем, здесь такая возможность почти исключена. В конце концов, все эти люди были похищены. А это, видимо, полностью исключает мою последнюю гипотезу.

– Есть еще один момент насчет персонажей, принимавших в этом участие. Самопожертвование абсолютно не в стиле Хэмстри и Ариндона.

– И снова очень верно подмечено, инспектор. Моя интуиция подсказывает, что эти отметины сделаны для защиты. Чтобы смело утверждать, что дело обстоит именно так, нужно будет подробнее изучить ситуацию, на это понадобится некоторое время, однако я бы взял на себя смелость предположить, что это будет самым плодотворным направлением расследования.

– Но вы-то сами уверены, что это то, о чем вы говорите?

– Последние пять минут я только и делаю, что пытаюсь объяснить вам: ни в чем я не уверен, – ответил Кроу, и в этот момент Бриггс вернулся на место.

Поезд подъехал к станции, и все четверо вышли на перрон. Там их уже дожидался молоденький полисмен в униформе. Он был очень возбужден, совсем не по-полицейски, и, помахав Балби рукой, едва ли не бегом бросился им навстречу.

– Что такое? – спросил инспектор.

– Ариндон, сэр, мы его нашли.

– В каком состоянии?

– Он весь покрыт этими отметинами.

Балби даже не взглянул на Бриггса. Похоже, инспектор не придавал особого значения полученному подтверждению того, что он оказался прав: Ариндон действительно был связан с другими исчезновениями. Но Бриггс все равно отвел взгляд: похоже, сам факт собственной ошибки был очень важен для него.

– А где труп-то? На месте преступления, надеюсь? – строго спросил Балби.

– Нет никакого трупа, сэр, – радостно ответил молодой полисмен. – Ариндон жив.

– У меня есть инструкции от начальства – приветствовать вас в Вевельсбурге. Поэтому – добро пожаловать в Вевельсбург! Прошу отметить, что я лишь выполняю приказ. Следуйте за мной.

Это был еще один эсэсовский манекен – двадцати четырех лет от роду, как и положено, голубоглазый блондин. Только этот, как и многие другие с начала войны, носил шитую на заказ униформу мышино-серого цвета; впрочем, в петлицах мундира тоже были кости и черепа.

– Благодарю вас, – сказал Макс. – По окончании войны вас ждет грандиозная карьера, связанная со встречей гостей.

– Я останусь служить в СС, – тупо ответил охранник.

– Что ж, может, это и к лучшему, – тихо пробормотал Макс Герти, когда молодой человек прошел вперед.

Она ущипнула мужа и прошипела:

– Прекрати!

Соблюдение приличий было еще одной чертой, которая так нравилась в ней Максу: как же легко с помощью дурацких комментариев заставить ее покраснеть!

Он закурил «Салем», сел на чемодан и огляделся по сторонам. Нужно сказать, что все это было гораздо лучше, чем Зальцгиттер, – чистый горный воздух, подступающая к стенам замка милая деревушка, дома которой построены из того же светлого песчаника, темно-зеленая листва живых изгородей и общее ощущение умиротворенности. В ухоженных садах пестрели яркие цветы. Это был один из тех благословенных дней, когда буквально чувствуешь запах летней жары, когда аромат трав и цветущей жимолости наполняют человека внутренним спокойствием.

– Я надеялся, что мы окажемся в сельской местности, – мечтательно протянул Макс. – Все это похоже на сказку!

Герти оглянулась на него:

– Ты только уточни, на какую именно. У них ведь не у всех счастливый конец, верно? – сказала она и тут же пожалела об этом.

Макс изо всех сил старался сделать как лучше, и с ее стороны было просто нелепо выражать свои сомнения столь открыто. В дальнейшем она будет упорно стараться выглядеть отважной. Но на самом деле Герти не замечала ни жимолости, ни цветов. И слышала лишь жужжание мух в жарком летнем воздухе.

Макс ожидал, что они направятся к главному входу в замок, однако молодой охранник повел их вокруг здания. Оно имело форму треугольника, в вершинах которого располагались две башни с куполами и одна большая башня с зубчатыми стенами. Вдоль одной из сторон этого треугольника стояли строительные леса, но рабочих нигде видно не было. Макс, Герти и эсэсовец прошли под этими подмостками и вошли в прорезанную в стене дверь.

Сразу за ней находилась большая комната с дубовым паркетным полом; из мебели здесь было только несколько дубовых скамей, дубовый стол и классная доска, как в школе, тоже дубовая.

Из комнаты вела еще одна дверь. Сопровождающий открыл ее, и супруги Фоллер проследовали за ним в другой конец здания, туда, где, по представлениям Макса, должен был находиться внутренний двор. Однако он был завешен брезентом, и вдоль стены был оставлен лишь узкий проход. Судя по звукам, доносившимся из-за брезента, там шли какие-то серьезные строительные работы.

– Наш второй дом, – бросил Макс Герти.

– А этот шум еще долго будет продолжаться? – спросила она.

Герти была немного разочарована: единственным позитивным моментом, которого она ожидала от этого назначения мужа, была как раз деревенская тишина.

Эсэсовец ничего не ответил. Он повел их дальше вдоль брезента, мимо дверей с табличками «Рабочая сила», «Чертежная», «Продовольствие» и «Документация». Остановившись перед еще одной, зеленой дверью, он постучал. Табличка на ней гласила: «Исследования наследственности».

– Войдите, – раздался голос.

Охранник открыл дверь. За ней обнаружился жизнерадостный с виду мужчина лет пятидесяти, лысеющий, полноватый, с ярким, цвета бифштекса с кровью, румянцем. На стенах его кабинета висело несколько больших карт – Макс так и не понял, что на них изображено, но точно не Германия. Все в этой комнате было чрезвычайно опрятным: на современном письменном столе – опять-таки дубовом – лежал лишь один лист бумаги, пресс-папье и стоял телефонный аппарат, а вдоль одной из стен выстроились идеально чистые серые шкафы – картотека.

– Хайль Гитлер! Разрешите представить: доктор и фрау Фоллер. Хайль Гитлер! – снова воскликнул молодой эсэсовец.