Рик Риордан - Тайный оракул [litres]

Тем временем Перси Джексон потратил несколько часов на то, чтобы, призвав на помощь китов и гиппопотамов, оттащить подальше Колосса. Подумав, он решил, что легче всего отбуксировать бронзового великана в подводный дворец Посейдона, где его можно было бы выставить как садовую скульптуру. Я со своим отношением к этому не определился. Посейдон вполне мог заменить благородное лицо Колосса собственным, морщинистым и бородатым. Тем не менее статую нужно было убирать, поскольку в лагерные мусорные баки она не помещалась.

Благодаря заботам Уилла и горячему обеду спасенные из плена полубоги восстановились довольно быстро. (Паоло утверждал, что все дело в его бандане цветов бразильского флага, которой он обмахивал их. Спорить с ним у меня не было ни малейшего желания.)

Что касается непосредственно лагеря, то разрушения могли быть много хуже. Перестроить причал труда не составляло. Оставленные ногами Колосса кратеры предполагалось использовать как стрелковые окопы или пруды для разведения карпов.

Сильнее всего пострадал павильон с трапезной, но Нисса и Харли уверяли, что Аннабет Чейз сумеет все перепланировать, как только вернется. И если все пойдет как надо, к лету его можно будет перестроить.

Немало досталось и домику Деметры. В пылу сражения я этого не заметил, но, разворачиваясь к берегу, Колосс ухитрился на него наступить. Вообще, разрушительный маршрут автоматона виделся теперь совсем не случайным, а очень даже спланированным: он вышел на берег, растоптал Четвертый домик и направился обратно в море.

Учитывая, что случилось с Мэг Маккаффри, я все больше склонялся к тому, чтобы видеть в этом дурной знак. Для Миранды Гардинер и Билли Нг в доме Гермеса поставили дополнительные койки, но они, потрясенные и притихшие, дотемна сидели среди руин в окружении выросших из мерзлой земли маргариток.

Усталость не помешала мне уснуть, как не помешали ни сопение Кайлы и Остина, ни похрапывание Уилла, ни даже наполнивший комнату меланхолический аромат распустившихся на подоконнике гиацинтов. Но я не мог не думать о дриадах, воздевших руки к огню в лесу, и Нероне и Мэг. Стрела Додоны, висевшая в колчане на стене, помалкивала, но я не сомневался, что ждать ее высокопарных наставлений долго не придется. И ее предсказания относительно моего собственного будущего не сулили ничего хорошего.

На рассвете я тихонько встал, взял лук, стрелу и боевой укулеле и поднялся на вершину Холма полукровок. Сторожевой дракон Пелей меня не узнал и, когда я приблизился к Золотому руну, предостерегающе зашипел. Пришлось сесть чуть поодаль, у подножия Афины Парфенос.

Не узнал, и ладно. В это утро мне не хотелось быть Аполлоном. Во всех разрушениях, которые открывались с вершины холма, был повинен я. Я был слеп и благодушен. При моем попустительстве окрепли и набрали влияние римские императоры, среди которых оказался и мой потомок. Я допустил ослабление некогда могучей сети оракулов и даже потерю Дельфов. Из-за меня едва не прекратил существование Лагерь полукровок.

И Мэг Маккаффри… Ох, Мэг, где ты?

Приказ этот, достаточно туманный, оставлял возможность отправиться на ее поиски. Как-никак теперь мы были связаны, и мне предстояло ее найти. Специально ли Мэг сформулировала приказ таким образом, или я просто выдавал желаемое за действительное?

Я посмотрел вверх, на невозмутимое алебастровое лицо Афины. В реальной жизни она не была ни такой бледной, ни такой надменной – по крайней мере большую часть времени. Почему скульптор Фидий изобразил ее именно такой? Одобрила ли работу сама Афина? Мы, боги, часто обсуждаем, сколь сильно люди могут изменять саму нашу природу, изображая или представляя нас определенным образом. В восемнадцатом веке, например, я не мог, как ни старался, уклониться от ношения белого напудренного парика. В нашей среде бессмертных отношения со смертными всегда были не самой приятной темой.

Наверно, я и впрямь заслужил свое нынешнее состояние. Учитывая мою небрежность и глупость, может быть, человечество вправе принимать меня как Лестера Пападопулоса и не более того.

Я тяжело вздохнул.

– Что бы ты, Афина, сделала на моем месте? Предположу, что-нибудь мудрое и практичное.

Богиня не ответила и продолжала бесстрастно взирать на горизонт.

Впрочем, я и без богини мудрости знал, что должен делать. Прямо сейчас, пока никто не проснулся, уйти из Лагеря полукровок. Меня приняли здесь, чтобы защитить лагерь, но получилось почти наоборот. Подвергать их опасности я больше не мог.

Но, ох, как же мне хотелось остаться с Уиллом, Кайлой, Остином – моими смертными детьми. Остаться с Харли – помочь ему наклеить смайлики на огнемет. Остаться, чтобы пофлиртовать с Кьярой и увести ее от Дэмиена… Мне хотелось бы улучшить навыки в музыке и стрельбе из лука посредством странных упражнений, называемых практикой. Я бы устроил здесь дом.

Я – трус, а трусы всегда тянут время. Внизу в окнах домиков вспыхнул свет. Открылись двери. Шерман Ян приступил к утренней растяжке. Харли вышел на пробежку, держа повыше маяк для Лео Вальдеса – с надеждой, что прибор заработает. Наконец кое-кто заметил и меня. Они подошли с разных сторон – от Большого дома и от Третьего домика – и поднялись на холм: Рейчел Дэр и Перси Джексон.

– Знаю, что ты задумал, – сказала Рейчел. – Не надо.

Я сделал большие глаза.

– Умеете читать мысли, мисс Дэр?

– Мне это и не надо. Я знаю вас, Владыка Аполлон.

Неделю назад я бы только посмеялся над таким заявлением. Смертный не мог знать меня. Я прожил четыре тысячи лет. Человек испарялся, едва лишь увидев меня в подлинном обличье. Сейчас, однако, слова Рейчел показались вполне разумными. С Лестером Пападопулосом правило было другое: что видишь, то и есть. Никакой особенной проницательности, чтобы понять его, не требовалось.

– Не называй меня Владыкой. Я всего лишь смертный подросток. И мне здесь не место.

Перси сел рядом и, прищурившись, посмотрел на восток. Ветерок с моря ерошил его волосы.

– Да, когда-то я тоже думал, что мне здесь не место.

– Это не то же самое. Вы, люди, меняетесь, растете, мужаете. Мы, боги, – нет.

– Уверен? – Перси посмотрел на меня. – По-моему, ты изрядно изменился.

Думаю, он имел в виду сделать комплимент, но я воспринял его слова иначе. Если бог становится все более человечным, радоваться тут особенно нечему. Да, в нескольких случаях мне удалось вызвать кое-какие божественные силы – в схватке с германцами и в случае со стрелой против Колосса, – но полагаться на них я не мог. Не мог хотя бы потому, что не понимал, как это все получилось. Знать, что твои возможности ограничены, и даже не представлять, где эти границы… Такое более свойственно Лестеру Пападопулосу, чем Аполлону.