Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Хватит думать о чувствах – неважно, кто кого любит. Важно только то, что у него, у Друста, из оружия один лишь меч. Надо сделать хотя бы лук. Впереди зима – и это единственное, о чем следует беспокоиться сейчас. Всё остальное лучше отложить на полгода.

Друст остановился. Он почувствовал на себе пристальный взгляд. Нечеловеческий.

Волчий?!

А из оружия, как назло, ни копья, ни лука.

Друст медленно обернулся. Внешнее спокойствие – даром, что сердце колотится где-то в горле.

Из елей на него смотрел волк. Седой волк. Огромный, раза в полтора больше самого крупного из известных Друсту.

Оборотень?

Волк неторопливо пошел ему навстречу, и… Друст пропустил миг превращения. Последние шаги сделал… человек?

На вид он был чуть старше Друста. Русые волосы с невозможным для людей серебристым отливом собраны в хвост – эта черта была единственной, которую племянник Марха тогда заметил. И еще – походка. Мягкая, бесшумная поступь хищника. Двуногого зверя.

Друст поклонился незнакомцу.

– Неплохо, – улыбнулся тот. – Ты боишься, и лишь глупец будет отрицать это. Но ты умеешь переступать через свой страх. А это дороже слепого бесстрашия.

Друст наклонил голову – согласие, простая вежливость… что угодно. В этом оборотне было больше внутренней силы, чем в короле Мархе. Таких слушают молча.

– Если хочешь, я возьму тебя на свою охоту. Только знай: это опаснее всего, что ты можешь вообразить. Если откажешься, никто не упрекнет тебя.

– Что за охота? – спросил Друст. Он уже понял, кто перед ним, почти понял, на какую охоту его зовут, и – лишь боялся поверить.

Уйти с этим Белым Волком было безумием… единственно верным безумием. Это было важнее начинающейся зимы, важнее Эссилт… важнее реальности.

Среброволосый улыбнулся – одними уголками губ:

– Пойдем. Ты, кажется, с детства мечтал увидеть мою Стаю.

Вожак. Седой Волк. Охотник. Серебряный.

Как только его ни называют.

Я столько легенд слышал о нем. Думал ли я, что пойду за ним – след в след?

Мы идем через туман. Лес, давший приют нам с Эссилт, остался позади. Смогу ли я вернуться к ней – оставшейся в одиночестве?..

Вожак оборачивается:

– Не бойся за нее. Под защитой Арауна ей не грозит ничего.

Араун? Так вот в чью вотчину нас загнал Марх…

– Потом, – бесстрастно отвечает Вожак. – Об Арауне – после. Мы почти пришли.

Сквозь туман проступают черные вершины высоченных елей. Потом – светлое пятно костра при входе в пещеру.

…Я ожидал увидеть Стаю в обличии волков, а они предстали двуногими.

Кое-кто был похож на людей – даже очень похож. На северян-круитни. Тела, покрытые татуировкой ото лба до пят. Низкорослые, сущие люди… если бы ни лед в глазах.

В остальных человеческого было еще меньше. Серебристые тени, во всем подобные людям, кроме одного: не бывает у них таких глаз.

Бесстрастная власть.

Я заметил в Стае нескольких сидхи: заостренные уши, чуть раскосые глаза, узкие скуластые лица. Эти, как круитни, – сохраняли хоть что-то общее со своим народом. А остальные… одно слово: Стая.

Не люди, но и не нелюди.

– Пустите его к огню, – коротко приказал Вожак.

– Человек, да еще и живой… – с недоверием проговорил один из воинов. – Седой, ты уверен?

Вожак насмешливо улыбнулся, чуть разведя руками: дескать, вольно ж сомневаться в моей правоте.

Друст, и не думая разыгрывать гордость, подсел к костру. Огонь горел серебристо-голубым, совершенно не жаркий, но рядом с ним можно было согреться лучше, чем у обычного костра.

Седой Волк сел рядом.

– Дитя Рианнон, я думаю, ты понял, кто мы. Нас зовут охотниками Аннуина, безжалостными убийцами… и разными другими именами – и всё это правда. Правда и то, что мы защищаем род человеческий от самого страшного зла: от их собственных страхов. И еще правда, что я забираю к себе людей: кого-то после смерти, а кого-то и живым.

– Ты хочешь, чтобы я стал одним из вас? – хрипло спросил Друст.

– Да, – кивнул Охотник.

– Н-н-навсегда?

– Не знаю, – Седой равнодушно пожал плечами. – Мне важно не это. Ты – человек, хотя и дитя Рианнон. Ты умеешь одолевать свой страх. Так что я хочу взять тебя на охоту. Но – ты вправе отказаться.

– Нет.

– Хорошо. Но я хочу предупредить тебя: твое заклятие действует только на людей. Сейчас оно тебе не поможет.

– О каком заклятии ты говоришь?

Седой приподнял бровь:

– Ты настолько не знаешь самого себя? Любая рана, нанесенная тобой человеку, станет смертельной – твой враг истечет кровью.

– Не зна-ал… Постой… а – чье это заклятье? Кто наложил его на меня? Когда?!

– Тебе это так важно? Ладно. Охтар, глянь.

К Друсту подошел татуированный круитни (тот, кто при жизни был круитни), пару раз легко коснулся его лба, висков, затылка, почему-то понюхал воздух и ответил:

– Море. Предательство. Любовь. Ненависть.

– Манавидан… – опустив голову, прошептал Друст. – Манавидан ждал моего боя с дядей…

– Седой, – раздался насмешливый голос одного из сидхи, – ты и впрямь собираешься брать на охоту этого сопляка, не способного думать ни о чем, кроме своих человеческих глупостей?

Друст вскинулся.

– Ответь Лоарну, – Охотник снова улыбнулся одними уголками губ.

Друст подошел к Древнему. Тот стоял, опираясь на тонкое серебристое копье, и смотрел на племянника Марха не с насмешкой, не с презрением, а с жалостью – как на малыша-щенка, которого слабо держат ноги.

И – гордый, самоуверенный ответ застрял у Друста в горле. Он увидел себя их глазами.

Словно нищий в лохмотьях явился в собрание лордов. И дело было отнюдь не в наряде, хотя среди их одежд, вытканных из туманов и лунного света, среди их доспехов из кожи драконов его богатое по человеческим меркам одеяние действительно смотрелось отрепьем. Главное отличие было в другом: все охотники были запредельно сдержаны в своих движениях и в проявлении чувств. Ни лишнего взгляда, ни лишнего жеста. Ни лишней мысли. Будто тетива на луке.

Нечто похожее Друст знал по себе, да и видел нередко: напряжение бойца перед поединком, когда сознание кристально чисто, чувства застывают льдом, а движения приобретают отточенность священного танца.

Охотники Аннуина были такими всегда.

Друсту стало стыдно за то, что он позволил своим чувствам прорваться. Он искал, как бы попросить у Лоарна прощения за свой проступок – и никак не мог найти слов, которые бы не сделали еще хуже.

– Помирились? Отлично, – услышал он за спиной голос Седого. – Принесите Друсту оружие.

Лук. Стрелы. Кинжал. Копье. Когда Друст увидел их, он закусил губу, не давая вырваться возгласу изумления и радости: племянник Марха не думал, что когда-нибудь возьмет в руки то самое оружие из легенд.