Себастьян Кастелл - Убийца королевы [litres][с иллюстрациями]

— Ты лишишься пальца, если эта тварь очнётся, — предупредил Харрекс, всё ещё не сводя глаз со своего ножа. Маршал покачал головой, будто найдя на клинке щербину. — Глупейший поступок, о каком я когда-либо слышал — лечить аква сулфексом чёртову животину.

Парсус вытащил палец из клетки.

— Малыш не виноват. Он просто вёл себя храбро, пытаясь защитить своего хозяина.

— Делового партнёра, — машинально поправил я.

— Что?

— Неважно.

Харрекс фыркнул.

— Вы двое стоите друг друга.

Я наблюдал за комком меха в клетке. Он дышал. Это уже что-то.

— Спасибо, — сказал я.

Потрескивал костёр, и я посмотрел на сушёное мясо на поставленной передо мной тарелке. Я умирал с голоду. Маршалы услужливо перестегнули мои наручники так, чтобы руки были передо мной, но пустить в ход пальцы, чтобы взять мясо, означало потерять козырь, который всё ещё у меня был. На моих пальцах оставалось достаточно порошка, и, если я сумею придумать, как освободиться от наручников, я смогу устроить один последний взрыв.

— Джен-теп, — окликнул меня Элита Забана так тихо, чтобы его голос почти утонул в потрескивании огня.

— Что? — спросил я.

— Ты джен-теп?

Он произнёс это слово, как оскорбление.

Я кивнул.

— Нагхрам, а? — ухмыляясь, спросил он.

Последнее слово не требовало особых интонаций, чтобы понять: это оскорбление. По правде говоря, столетия назад многие джен-теп были скопцами. Они считали, что кастрация освобождает разум от возбуждения, присущего желанию, и, следовательно, позволяет лучше сосредоточиться на магии. Оказалось, это просто освобождало их от половых органов. А поскольку осталось немного магов джен-теп, воспроизводство вроде как важная вещь для моего народа.

Маршалы заковали забанца в такие же наручники, какие были на мне, поэтому я не беспокоился, что он освободится и убьёт меня, но всё равно он выглядел устрашающе. Он пристально глядел на меня так, как любят глядеть забанцы — как будто они способны взвесить и оценить человека, только таращась на него. Может, он и вправду такое может. Но я тоже мог таращиться, хотя то, что я видел, ничуть не придавало мне спокойствия.

Он был бритоголовым, рубашка без рукавов обнажала мускулы, которые гарантировали: я не смогу противостоять ему в кулачном бою. Шрамы на руках говорили, что он солдат. Но, хотя его руки до самых запястий покрывал загар, как и лицо, кисти остались гладкими и бледными. Харрекс снял с него перчатки и сжёг. Алая Элита носит перчатки, позволяющие не касаться «нечистых», а нечистый для них почти каждый, кто не забанец.

Убийца перевёл взгляд с меня на некую точку в воздухе прямо перед собой и сложил скованные руки так, будто душил кого-то за горло. В такой позе он оставался несколько минут, потея всем телом.

— Дехбру хабат, — невольно прошептал я.

Вгляд забанца переметнулся на меня, прежде чем вернуться к воображаемой жертве. Интересно, маршалы всё ещё ничего не чувствуют? Ходили истории, гласящие, что Алая Элита может раздавить трахею врага на расстоянии. Я никогда не бывал свидетелем такого, никогда даже не видел, чтобы кто-то предпринял подобные попытки. Похоже, для этого требовались огромные усилия, ведь маршалы были здесь, рядом; если Элита и вправду хотел рискнуть, с тем же успехом он мог бы прыгнуть на одного из них и схватить за горло. Потом я понял, что его руки слишком близко друг к другу и слишком низко опущены. Он воображал не горло мужчины, а горло ребёнка.

— Слишком далеко, — наконец сказал он. — Маленькая паршивка слишком далеко отсюда.

— Кто? — спросил я.

Он кивнул на маршалов.

— Высокомерный ребёнок, которого они зовут королевой. Мы слишком далеко, и моё дехбру хабат слишком слабое.

— Да? Что ж, сожалею. Не могли бы вы убить маршалов? А потом мы освободимся и пойдём каждый своей дорогой.

Он покачал головой и поднял руки, повернув ладони наружу. Они были покрыты сложными символами.

— Дехбру хабат — высокая магия, дарованная нам ангелами второй плеяды. Имя цели запечатляют на нашей плоти мастера-астрономы. Смертный приговор, который я приведу в исполнение, сработает только для девчонки. — На его лице отразилось разочарование. — Но я должен быть к ней ближе, намного ближе.

Большинство культур континента сочли бы веру в ангелов разновидностью религии, но забанцы возражают, что не поклоняются богам, что они атеисты, чьё мировоззрение философское и чисто научное. Вообще-то, они относятся к религии (то есть ко всему, отличающемуся от того, во что верят сами), как к детским суевериям. Если вы никогда не сталкивались с забанской Алой Элитой, рекомендую не объяснять им изъян этой логики.

— Полагаю, вы должны были махнуть рукой на попытки убить нас и вместо этого проскользнуть в столицу, — заметил я.

Он покачал головой.

— Глупый нагхрам. Я никогда бы не приблизился к ней и на тысячу шагов. Если только не…

— Если только вас не приведут к ней после того, как магистрат приговорит вас к смерти. — Я покачал головой. — Вы хотели, чтобы вас схватили…

Он улыбнулся.

— Думаешь, эти два кретина смогли бы остановить меня, если бы я им не позволил?

— Итак, всё идёт согласно плану?

— Нет. Я был дураком. Я думал, он попытается подобраться ко мне и ударить своей палицей. Но он пошёл путём труса.

Губы здоровяка скривились, когда он с рычанием опустил взгляд на перевязанную рану, оставшуюся от арбалетного болта.

— Но аква сулфекс…

Он покачал головой.

— У них сильное лекарство, но внутри меня что-то разорвалось. Я приду на свою казнь слишком слабым, чтобы проделать дехбру хабат.

— Думаю, у вас как раз хватит сил, чтобы задушить её старомодным способом, — сказал я.

Он сплюнул и поднял руки.

— У меня нет перчаток. Элита не может прикоснуться к плоти непосвящённой даже ради того, чтобы её убить.

— Уверен, если вы вежливо попросите, кто-нибудь одолжит вам перчатки. А может, даже варежки. Вы сможете задушить человека в варежках?

— Ты насмехаешься надо мной, нагхрам. Перчатки, которые мы носим, чтобы убивать непосвящённых, должна благословить сама Небесный Астроном. Дела душ не касаются ткачей.

— Похоже, тут прорва работы, — сказал я.

— Путь судьбы нелёгок, нагхрам. Но, умерев, я поднимусь по ста тысячам ступеней и займу место на великом колесе, чтобы сидеть рядом с ангелами нирваны. А ты? Ты будешь гореть тысячу лет. Тебе следует свернуть на путь благоразумия, пока ещё не поздно.

Я показал на Чёрную Тень вокруг своего левого глаза.

— Думаю, моя загробная жизнь уже определена.

Забанец подался ближе, чтобы внимательней меня рассмотреть.

— Эти метки, соединённые полукружья, похожие на полумесяцы, и извивающиеся лозы, как сердитые змеи… Ты святой человек своего народа?