Джей Кристофф - Темный рассвет [litres]

– Сколь многих загубил ты, Последний? – поинтересовался Адонай с легкой улыбкой на губах.

– Что? – переспросил Солис.

Адонай посмотрел на Достопочтенного Отца. Грузный. С тяжелым подбородком. Грубыми руками. Мариэль исцелила его ожоги, но волосы отрастить не смогла – его пепельно-светлые брови превратились в тени, борода, некогда уложенная в острые шипы, – в редкий пушок. Темная мантия натягивалась на бицепсах и собиралась в локтях, открывая шрамы на руках. Тридцать шесть смертей, принесенных во имя Матери, каждая выведена гладкой песней на его коже. Но…

– В «Снижении», – Адонай кивнул на ржавые оковы. – Пробивая и выгрызая себе путь из Философского Камня, поставив свободу за цель. Сколь многих загубил ты? – Он наклонил голову. – И, часом, не укоряешь ли нового императора за это? Ведь по велению Юлия Скаевы был опустошен Камень руками собственных жителей.

– Какие новости из Галанте? – проигнорировал Солис его вопрос.

– Доселе никаких, – соврал Адонай все с той же ухмылочкой.

– Никаких? – вскинула бровь Паукогубица.

Колдун отвел взгляд от оков на стене и посмотрел на остальных членов Духовенства. Они сидели полукругом у стола Последнего – трио убийц с таким послужным списком, что сама Ночь не смогла бы сдержать улыбку.

Само собой, если бы они питали хоть какой-то интерес к Матери Ночи.

Первой сидела Паукогубица. Ореховая кожа, элегантно скрученные дреды на макушке. Облаченная в свою традиционную изумрудно-зеленую мантию и, как всегда, с золотом на шее. Обычный итреец ни разу за всю жизнь не прикасался к золотой монете, а тем временем Паукогубица купалась в золоте. За цепочки на ее шее можно было бы купить поместье в верхней Валентии. За кольца на пальцах можно было бы выкупить половину рабов в Стормвотче. Она умело принимала обличье сурового шахида истин, но хуже всех из Духовенства скрывала свою любовь к деньгам. Словно птица-шалашник, украшающая гнездо собственной плотью. Покрывающая всю свою темную кожу очевидным тщеславием.

Далее Маузер. Со своими темными растрепанными волосами, лицом юноши и глазами старика. Со своими владениями, раскиданными по всей республике, залами, украшенными портретами его самого в натуральную величину, а также с обширными, как леса, гардеробными, полными женского нижнего белья. Адонай знал по меньшей мере семерых жен Маузера, но не сомневался, что их больше. Только одной Матери известно, сколько детей он наплодил. Для Маузера путь к бессмертию лежал через потомство. А потомство, разумеется, требовало средств.

И наконец – прекрасная Аалея. Кроваво-алое платье, кроваво-алые губы, белоснежная кожа. Она единственная из них еще сохранила хоть какое-то подобие веры. Аалея была шахидом масок всего несколько лет, с тех пор, как погиб шахид Телоний [26], и за это время деньги не успели полностью ее развратить. Но Адонай видел, что начало положено. Ее платья шили лучшие швеи в республике. Она купила дома удовольствий в Годсгрейве и Галанте и огромный палаццо в Уайткипе, где устраивала самые грандиозные вечеринки с юными и поджарыми рабами, целыми мисками чернил и акрами нагой кожи.

Сила.

Развращает.

Ведь они ничем за нее не платили. Ни жертвами, ни муками. Им не напоминала постоянная боль в животе или безобразность собственного отражения о цене могущества, которым они обладали. И поэтому они использовали его безрассудно. Беспечно. Искренне полагая, что хорошо послужили своей Матери и теперь могут отдохнуть, пожиная плоды многих лет труда.

Насыщаясь кровавыми деньгами. Безмятежно убивая.

Все они – недостойные.

– Вещатель? – обратилась Аалея, вскинув безукоризненную бровь.

– М-м-м? – протянул Адонай.

– Вы не получали вестей из часовни Галанте? – ее темные, подведенные сурьмой глаза замерцали в тусклом освещении. – Епископ Златоручка отправилась в погоню пять перемен назад, не так ли?

– Так. – Адонай прошелся вдоль книжных полок, проводя пальцем по корешкам. Подумал, что это весьма показательно, что Солис их сохранил, – он хотел выглядеть образованным, хотя не мог прочесть ни слова из-за своей слепоты. – Но я не получал вестей от Златоручки, оттоле покинула она Город портов и церквей.

Это, по крайней мере, было правдой. Аалея чуяла ложь с завидным мастерством. Но Адонай мог танцевать вокруг истины всю неночь и близко к ней не подойти.

– Это странно, – пробормотал Маузер. – Златоручка не растяпа.

– Как и те, кто поехал с ней, – задумчиво добавила Паукогубица. – Все – острейшие Клинки.

– Возможно, нужно было послать больше людей.

Солис потер то, что осталось от его бороды после бомбы Эшлин Ярнхайм.

– Но у нас и так их весьма немного.

– Если бы вы просто прикончили нашего вороненка в Годсгрейве, Достопочтенный Отец, – сказал Маузер, – то избавили бы нас от этой неприятности.

Адонай усмехнулся, а незрячие глаза Солиса сверкнули.

– Что ты сказал?

Маузер принялся рассматривать свои ногти.

– Лишь то, что для главы культа убийц, у вас, кажется, огромные трудности непосредственно с убийством.

– Осторожнее, мышка, – предостерег Солис. – Как бы тебе не расстаться с твоим болтливым языком. Я же говорил, у девчонки была подмога.

– Да, какой-то мертвец, вернувшийся от Очага, верно? – Маузер побарабанил пальцами по рукояти своего клинка из черностали. [27] – Признаюсь, если бы я встретил на улицах Годсгрейва кого-то вроде нашего славного летописца, то тоже бы обделался.

– Я уже говорил, – прорычал Солис, вставая с кресла. – Спаситель Корвере не был похож на Элиуса. Летописец даже не может покинуть библиотеку. Эта же тварь ходила, куда хотела, и порезала эскадру итрейских солдат на кусочки. И если я услышу хоть еще одно возражение от тебя, хлыщ в корсете, то покажу, насколько велики мои трудности с убийством.

– Повзрослейте уже, – вздохнула Паукогубица.

– О, прекрасный совет от ее любимого шахида, – огрызнулся Солис. – Разве не ты назвала Корвере победительницей в своем Зале, Паукогубица? Она была твоей лучшей ученицей, не так ли? Предательство этой шлюшки стоило нам дороже, чем любое другое за всю историю Церкви, и именно благодаря тебе у нее появилась возможность стать Клинком.

– И я позабочусь, чтобы она заплатила за свое предательство, – тихо ответила женщина. – Я поклялась перед Матерью Ночью и клянусь теперь перед вами. Я отомщу Мие Корвере. Последнее, что коснется ее губ в этой жизни, будет моим ядом. Даже не сомневайся, Солис.

– Ты будешь обращаться ко мне «Достопочтенный Отец», шахид! – рявкнул тот.

Адонай наблюдал за всей этой драмой с ухмылкой на губах. До чего утомительно. До чего обыденно. Но таков порядок вещей, полагал он. Гадюки всегда накидываются друг на друга, когда заканчиваются крысы.