Ханна Джеймесон - Выжившие [litres]

– Ушам не верю. – Томи покачала головой.

– Я ударила его ножом в лодыжку, – сказала Миа. – Какое еще нужно доказательство?

– Тогда у нас доказательство только того, что ты напала на него, – ответил Петер. – Извини, но выглядишь ты прекрасно, а не так, будто кто-то пытался силой взять тебя. А что он говорит?

– Он признался, – вмешался Дилан. – Когда я запирал его, он все время повторял: «Она ударила меня ножом». И он обзывал ее по-всякому, говорил, что она сама хотела. Что его заманили в ловушку. По-моему, все сходится.

– Это не признание, – самоуверенно заявил Петер.

– То есть я лгу? – Миа сложила руки на груди.

– Почему бы и не солгать, если тебе кто-то не нравится?

По комнате пробежала волна негодования. Даже обычно спокойная Юка покачала головой. Взглянув на Томи, я понял, вот-вот – и она взорвется, ее губы презрительно скривились.

– Ну, хватит! – Дилан выступил вперед. – Давайте не будем неуважительно относиться к присутствующим женщинам, полагая, что они станут лгать о чем-то столь важном. Будем выше этого. Если обнаружится, что кто-то представляет опасность для группы, нам придется принимать решение, если нет явных доказательств обратного. Явных доказательств. Все поняли?

– Благодарю! – отчеканила Томи.

– И это касается каждого, – продолжил Дилан. – У нас нет ни времени, ни ресурсов для организации полноценного судебного разбирательства. Я не собираюсь целыми днями выслушивать его и ее. Поэтому, если нет свидетеля, готового сделать заявление, будем доверять друг другу. Нельзя утверждать, что люди лгут из-за всякой ерунды. Нас мало, поэтому нужно относиться друг к другу с уважением. Кто хочет высказаться в знак несогласия?

Все закивали, соглашаясь с ним.

Томи бросила сердитый взгляд на Петера:

– Гм… приятно выяснить, кто здесь считает, что женщины на пустом месте придумывают изнасилования.

– Люди лгут, – произнес Петер, – и по многим причинам.

– Вот назови нас лжецами еще только один гребаный раз! – Томи сделала несколько шагов вперед, и Петер отвел взгляд.

– Успокойся, – сказал я, беря ее за руку.

– Итак, если ни у кого нет других этических соображений, по-моему, пора голосовать. – Дилан оглядел собравшихся. – Не упустите шанс выразить свою точку зрения сейчас. Мы все выслушаем, если вы выскажетесь с уважением к своим ближним. Не торопитесь, подумайте немного.

Томи, все еще сверкая глазами, снова встала рядом со мной, и я отпустил ее руку.

Я посмотрел на Таню, но она тут же отвела взгляд.

Сначала я подумывал высказаться по поводу утилитаризма, что любое голосование за тюремное заключение слишком ущербно, чтобы относиться к нему серьезно, потому что интересы группы предписывают не тратить ресурсы на преступника, иначе это будет акт коллективного самоповреждения. Но мне удалось опровергнуть собственные аргументы, прежде чем я успел что-то сказать вслух. Если бы мы отбросили любую альтернативу, то превратились бы в общество – пусть и маленькое, – которое за любые проступки наказывает смертью. Даже если в этом и есть необходимость, сомневаюсь, что я хочу такого будущего для нас.

В прежней жизни я был против смертной казни.

Поэтому я промолчал, как и все остальные.

– Ладно, тогда идем дальше, – продолжил Дилан. – Будем голосовать поднятием рук или кто-то хочет, чтобы голосование было тайным?

Никто не потребовал тайного голосования.

– В таком случае, кто за то, чтобы Николаса Ван Шайка наказали за попытку изнасилования заключением на неопределенный срок?

Петер поднял руку. И еще несколько человек, включая Роба, Софию и, на удивление, Сашу.

– Кто за то, чтобы его казнили за попытку изнасилования?

Все остальные женщины подняли руки. Дилан тоже поднял руку, и Арран. Я хотел воздержаться, но решил, что это слабость и что лучше проявить солидарность с женщинами, даже если бы я предпочел, чтобы приговор не привели в действие.

Я поднял руку.

Впервые в жизни я проголосовал за смертную казнь.

Я не понял, сколько человек воздержались.

– Остальные воздерживаются, – произнес решительно Дилан. – Значит, решено. Томи, ты по-прежнему готова привести приговор в исполнение?

– Разумеется, – ответила она.

– Хорошо. Всем спасибо. Еще кто-то хочет высказаться?

Возможно, я недооценивал степень, до которой люди не склонны к конфликтам даже во время кризиса, но я ожидал, что больше народу выскажется против вынесенного приговора. Никто этого не сделал. На все прения и голосование ушло минут двадцать. Не уверен, хорошо это или нет. Может, так произошло потому, что нас мало и поэтому легче принимать сложные решения. Ведь прямая демократия работает только в небольших группах, в таких, как наша.

Мне пришло в голову, что я с удовольствием рассказал бы об этом случае своим коллегам по кафедре политологии. На разных этапах своей карьеры мы все писали статьи о демократии, а теперь я стал свидетелем того, как она осуществляется на практике: полный цикл исследования на материале конкретного случая.

Люди стали расходиться. Посмотрев направо, я обнаружил, что Таня уже ушла.

– Быстро мы справились, – заметила Томи.

– Я знал нескольких политологов-теоретиков, которые заплатили бы хорошие деньги за возможность понаблюдать за процессом, – негромко произнес я, чтобы меня не сочли черствым.

Она улыбнулась:

– Мне тоже приходила такая мысль.

К нам подошли Дилан и Миа.

– Приговор приведем в исполнение прямо сейчас? – спросил Дилан.

Я наблюдал за лицом Томи, но она оставалась невозмутимой.

– Можно и сейчас, – ответила она.

– Ты в порядке? – на всякий случай поинтересовался я.

– Ты про убийство начинающего насильника? От этого я плохо спать не буду.

Не берусь судить, была ли это просто бравада или ей действительно было все равно.

– Спасибо, – произнесла Миа. – И еще спасибо за все, что вы делаете.

– Важно, чтобы люди не боялись сообщать о преступлениях, – стоически проговорил Дилан.

На выходе из бара Арран остановился у двери и сказал:

– Крикните меня, если понадобится помощь.

Оставшиеся переглянулись, не зная, как поступить. У нас не было протокола для убийства человека, но мы собирались изобрести его. Я поймал себя на мысли, которая повторялась у меня в голове, почти как мантра, что мой голос в конечном счете не имеет значения. Да, я голосовал «за», чего никогда бы не сделал при обычных обстоятельствах, но мой голос не был решающим.

Даже сейчас я сомневаюсь, не является ли моя потребность привлечь внимание к этому факту признаком того, что мы приняли неверное решение.

Когда Томи и Дилан поднялись наверх, я еще немного посидел в баре один, решая, идти с ними или нет. У меня не было ни малейшего желания наблюдать, как убивают человека, что бы он ни сделал. Но записать это событие – мой долг. Томи взяла на себя роль палача, поэтому кто-то должен беспристрастно записать отчет об этом событии.