Грег Кокс - Другой мир. Кровный враг

Однако кнут не останавливался. Видя все это его братья и сестры ликаны, словно взбесились, разъяренные тем как обращались с одним из них. Не обращая внимания на клетку, они бросались на пронизанные серебром прутья, рыча, как дикие звери. Без освободительного света луны, они не могли сбросить своё человеческое обличье, однако они бушевали как дикие твари, раздирая свою грубую домотканую одежду и скрежеща зубами. Злые проклятия уступили воплям и рёву. Обиженные слуги выплеснули свою первобытную ярость на своих хозяев.

«Мы никогда не забудем эту ночь», — поклялся Луциан. Беспощадный кнут вновь и вновь кромсал его плоть. Наконец, задыхаясь, он упал на скользкий от крови пол. Багровые рубцы виднелись через дыры в рваной тунике.

Сорен снова подтянул к себе кнут.

«Пожалуйста, не нужно больше!» — отчаянно умоляла Соня, — «Ты убьёшь его!»

«И что с этого?» — осуждающе посмотрел на неё Виктор, — «Что это жалкое создание значит для тебя?»

Соня с трудом сглотнула. «Он мой муж... и отец моего ребенка», — она смело посмотрела в глаза отцу, — «Твоего внука!»

«Что?» — Виктор застыл в шоке. Тревога мелькнула на его лице, и он потянулся к рукояти меча. «Ты беременна?» — в ужасе спросил он, — «От этого животного?»

Шокированный вздох прокатился среди членов совета за спиной Виктора. У Николая отвисла челюсть от изумления.

«От моей единственной настоящей любви», — вызывающе заявила Соня. Казалось, она черпала силы из воспоминаний о времени, проведённом вместе. «Наш благословенный союз зачал чудо!»

Виктор изо всех сил пытался сдержать себя. «Ересь», — прошипел он, — «Мерзость!» Его лицо дёрнулось в отвращении, прежде чем застыть в серьёзном и мрачном выражении. Когда он снова заговорил, его голос был жестким и непреклонным, как сталь. «За то, что ты сделала, не может быть прощения даже для дочери старейшины». Его рука отстранилась от своего меча. «То, что я сейчас сделаю, я делаю ради всего нашего рода».

Повернувшись спиной к Соне, он твёрдо пошёл к каменному арочному проходу. Другие вампиры отошли в строну, пропуская его, а затем вышли за ним. Их бархатные робы шуршали как паутина. Они покинули подземелье, оставив Сорена следить за заключенными. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась, оставив Соню, Луциана и пленных ликанов в зловонной камере пыток.

Окровавленный и обессиленный, Луциан ничком лежал на полу, который теперь был липким от его собственной крови. «Это конец?» — спрашивал он, молясь о том, чтобы мучения скорее прекратились. Может быть, несмотря на свою непреклонность, Виктор будет удовлетворен уничтожением одного лишь Луциана и после долгих размышлений пощадит Соню и других. Луциан не мог себе представить, что рассерженный старейшина может осудить свою единственную дочь навсегда.

Чёрт возьми, она же его собственная плоть и кровь!

Резкий звук протестующего металла донёсся поблизости, эхом разносясь по пещеристой комнате. Подняв глаза, Луциан увидел Сорена, боровшегося с тяжёлым железным колесом на стене в тёмной нише на противоположной стене подземелья. Серебряный кнут Сорена был накручен на его плечо. Надсмотрщик уперся спиной в стоящую перед ним задачу. Ржавое колесо сначала не хотело поддаваться, но целенаправленных усилий Сорена в конце концов оказалось достаточно, чтобы провернуть колесо по часовой стрелке.

Потрепанный временем металлический механизм начал скрипеть и трещать в потолке над головой. Луциан запаниковал. Он догадался, что Сорен намеривался сделать. Соня тоже поняла, что происходит. Ее большие карие глаза смотрели на Луциана, охваченные ужасом.

Не это ли Виктор предписал своей дочери?

«Пожалуйста, нет», — хрипло прошептал Луциан, но безжалостные механизмы продолжали тереться друг об друга. Прямо над головой Сони на самой вершине купола круглый железный люк медленно расширялся. Сорен отошёл на несколько ярдов глубже в уединённую нишу. Луциан увидел блеск солнца над головой и понял, к своему ужасу, что на улице было ещё светло.

Смертельное сияние лилось через увеличивающееся отверстие, нисходящее как вертикальный столб по всей высоте замка.

Золотой луч упал прямо на Соню, которая испустила душераздирающий крик.

«Нет, не солнце! Не на нее!» — Луциан отчаянно рванулся вперед, но тяжелые цепи натянулись, удерживая его на месте. Железные оковы жестоко врезались в его плоть, но он не замечал боль. Он приложил все силы, изматывая себя до кровавой пены и пота. Не было ничего в мире, чего бы он не смог стерпеть, чтобы спасти женщину, которую он любил.

Он ничего не мог сделать, кроме как смотреть, как её бледно лицо почернело и осыпалось. Соня мотала головой из стороны в сторону, но она не могла спастись от беспощадного солнечного света, который превращал её уязвимую плоть в уголь. Дым поднимался от её льняных волос, и через мгновение он перерос в пламя, превращая кричащую принцессу в живой факел. Ее лицо исказилось от боли, обнажив клыки, ее покрывшиеся волдырями руки извивались беспомощно над головой. Его любимая невеста горела на столбе, как Луциан всегда боялся.

«Нееет!» — кричал он, как сумасшедший. Его скрипучий крик отчаяния присоединился к её последнему мучительному воплю.

«Соня!»

***

Луциан бесконтрольно содрогался на полу подземелья, истощённый слезами и эмоциями. Прошли часы, и кровь под ним давно высохла. Убийственное солнце медленно исчезало с неба, и фиолетовый свет сумерек, просачивался сквозь круглое отверстие в потолке.

Соня была мертва. Все, что осталось от его красивой и любящей жены была безжизненная, серая статуя обугленных костей и пепла. Ее рассыпающиеся руки по— прежнему были подняты над головой, удерживаемые на месте неподатливыми железными кандалами. Страдание и печаль по отношению к себе и своему будущему ребёнку был испечен на мученическом лице статуи. Только одно золотое мерцание придавало цвета серой фигуре: крестообразный кулон Сони по— прежнему висел на её обуглившейся шее.

Когда последний намек на солнечный свет исчез с неба, хлопнула дверь. Виктор вошел в подземелье, одетый в мрачные тона траура. С вытянутым лицом он мрачно прошёл путь через камеру к разрушающемуся чучелу, которое когда— то было его дочерью. Если почерневшая руина и смутила его, каменное лицо этого не показало.

Совершенно не обращая внимания на Луциана, он протянул руку и коснулся позолоченного кулона внедрённого в прах Сони. Его глаза коротко заслезились, и вид подлинного горя мелькнул на его лице, но это быстро прошло, и его аристократическое лицо снова приняло холодное далёкое выражение. Он сорвал кулон с горла Сони, легко порвав тонкую цепочку, и, наконец, повернулся к Луциану. Ледяное презрение и ненависть медленно разгоралось в его глазах.