Ад Вороновский - Половина солнца

Генри умел уговаривать. Иногда.

Он замолчал на полуслове, ведь он говорил сам с собой, а тут появился реальный слушатель. Я прижал палец к губам, но он успел вскочить. Я молча потянулся к нему и схватил за кисть, случайно её вывернув, отчего парень прикусил себе язык и не успел сказать ничего, прежде чем его рот заткнула тьма. Она поглотила его слова и его молчание, и я заметил ужас в его глазах – от воспоминания о первом таком путешествии, и спокойствие – он понял, осознал, почувствовал, насколько эта сила бесконечная и умиротворяющая. Но Генри нахмурился, когда я отпустил его, ведь, глядя на меня, он понял, что эта сила ещё и разрушительная.

Я отыскал маленькое серое пятно в этой тьме – такова в моём тоннеле сейчас была реальная жизнь. Прильнув к ней ладонью, я заставил мир обрушиться на нас. Или нас обрушиться на мир.

Генри тяжело и пылко выдохнул, отшатываясь к стене. Он был одет в мантию, которую носили все служители Сов – кажется, он был подавлен так, что даже на ночь не мог переодеться.

Он смотрел на Аарона потускневшими глазами, избитыми руками хватаясь за стену. Он опирался на неё, но я видел, как он падал. Цепкие пальцы не спасают от падения.

– Генри.

Аарон прошёл мимо меня к своему брату. Он протянул руку, чтобы дать Лаллукке новую опору. Тот взялся за неё, крепко пожав. Поднявшись и оттолкнувшись прочь от стены, он обнял Мейерхольда, на что тот оживлённо начал хлопать его по спине.

Я наблюдал за ними, сдерживая раздражение. Когда они оба посмотрели на меня: Аарон – с ненавистью, Генри – с подозрением, я отвёл взгляд.

– Объясни ему всё, Мейерхольд. Вы теперь оба в В.О.Р.О.Н.е. Надеюсь, тут тебе понравится больше, Лаллукка, – я улыбнулся, оглядывая его мантию. – Сдашь одежду потом. Мы поменяем пару штрихов.

Я решил оставить их. Последнее, что я услышал:

– Он отправил тебя на службу к Совам?

– Да, – усталый смешок. – Это была каторга.

Поверить в это было трудно, но я всегда попадал в нужное время и в нужное место. Хотя, кажется, не для себя самого.

Из одной клетки меня перевели в другую, а затем – в третью. Кажется, вся моя жизнь была клеткой.

Но вот он…

– Я отпускаю тебя.

Олеандр стоял посреди камеры Коэлло и Эндрю. Открыл дверь и теперь протягивал своему другу руку. Пальцы его еле заметно подрагивали.

– Возьми, и пройдёшь через барьер без проблем. Дрю… к сожалению, он бы всё равно не оставил Дэмиана.

Куин-старший согласно кивнул.

Я тяжело дышал, стоя в углу. Я мог пройти сквозь стены камер, между которыми не было барьера, но не мог выйти за пределы любой из камер в своём призрачном обличии. Да и толку бы особо в этом не было.

Но когда я совсем отчаялся выбраться, в голову пришла мысль следить за Олеандром хотя бы так. Он принёс вещи Коэлло и Эндрю, которые до этого, видимо, валялись где-то, как и багаж всех остальных пленных, который нам разрешили собрать перед уходом с острова. Я видел, как из потрёпанной спортивной сумки Коэлло торчат чертежи. Взгляд, которым прожигал их обладатель и создатель, казался голодным.

Олеандр отшатнулся, когда Коул отвернулся от его руки к стене, закрыв глаза. Он был ранен, как потерянное животное. Ла Бэйл сжал кулак и выдохнул, до скрежета зубов сжимая челюсть.

– Хорошо, я попрошу Юнигана отключить защиту этой камеры на несколько минут, и ты сможешь уйти без моей помощи. Раз я так тебе противен.

Я смотрел на Коэлло, слушая хрипловатый и в то же время певучий голос Олеана. Меня удивляло, почему Хэллебор молчит и не двигается. Он боялся западни? Думал, что сосед совсем сошёл с ума, просто дурачась подобным образом?

Он отошёл подальше. Его враг и друг поднял взгляд. Он еле заметно дрожал, переживая это мгновение, но я знал, что это за дрожь. Он дрожал не как я. Эта дрожь была вызвана яростью.

И он поднялся на ноги.

Олеан свободно махнул рукой в сторону выхода.

– Иди. Ты свободен. Ты был моим соседом на протяжении нескольких месяцев, а потому я делаю тебе скидку. Уходи.

Коул колебался. Я видел, как он сделал шаг вперёд к своим вещам, и слышал, как колыхнулось его дыхание. Его сомнение душило меня.

– Уходи… – прошептал я, не сдержавшись. Я закрыл рот, когда Олеан еле-еле повернул голову в мою сторону. Он не мог видеть меня, не мог…

Кажется, он улыбнулся. Натянуто, да, невероятно натянуто – как натягивают неподобающий аккорд к складной песне.

Коэлло посмотрел на Эндрю. А после – на Олеандра.

И сел на место.

Я закрыл руками глаза, безумно злясь. Ярость охватывала меня, и я удивлялся, почему Коэлло Хэллебор её обуздал.

Я шагнул назад, стараясь скрыться от нахлынувших эмоций и от увиденной сцены.

Последнее, что я услышал:

– Большее из зол.

Встать на колени или же просто надеть на себя эту мантию – казалось абсолютно одним и тем же. Разумеется, Олеан не просил нас кланяться перед ним или что-то в этом роде, но сама эта одежда пригибала нас к его ногам.

Я видел, как всё больше разных людей приносили нам еду – всё больше пленных соглашались на условия Олеана и становились Воронами. Новые и старые лица, новые и старые знакомые. Ученики. Ученики, ставшие теперь людьми. С какими-то неясными целями. С каким-то размытым будущим.

Я сидел на полу на коленях, наклонившись к чертежам, и добавлял всё новые линии. Изменениями, что пришли ко мне в голову теперь, когда я узнавал всё больше и больше об аномальной магии.

Казалось, прошла неделя. Я был в курсе, что Олеан уже пытается организовать тренировки для того, чтобы можно было противостоять Совам. Но шуметь тут нельзя было – ведь это убежище. Где же устраивать тир? Я не знал, что он придумал. Никто не знал.

Но он придумает. Олеан одержит победу над этим миром, одержит победу хотя бы на мгновение, прежде чем исчезнуть и прежде чем забрать с собой всех остальных на дно могилы и самое дно хаоса.

Эндрю продолжал вертеть в руках предметы и преобразовывать их в прекрасные вещи, которые после рассыпались прахом. Его иллюзии крепли, но он сам слабел. Он рисовал, расположившись рядом со мной на полу или же сидя на каменной койке. Я попросил его посмотреть, что он думает, и он ответил:

– Это невероятно, Коул. Но я боюсь, что это слишком недостижимо.

И я начал чертить заново. Заменяя на менее затратные материалы, что было почти невозможным, дорабатывая детали.

Солнце светит, солнце жжёт, и я изжёг бумагу своими каракулями.

Я думал о том, что Совы уже организовали поиски. И не думал об этом. О семье. Я пытался занять себя буквами и цифрами на листах. Я пытался выискивать информацию из окружающих меня вещей, и из памяти всё чаще и чаще стирались воспоминания, а льющиеся потоки красного ихора из носа и слабость одолевали мой разум, как голодные пиявки, высасывающие из человека кровь.